Принцесса Анита и ее возлюбленный

Он был совершенно покорен ее непосредственностью и деликатным обхождением. И уж совсем воспламенился, услышав искренний комплимент, заверивший его любовный подвиг:

— Ну, дедушка, вы меня просто замотали. За вами никакой молодой не угонится.

Он предложил Алисе остаться на ночь, и она охотно согласилась, только позвонила в контору, чтобы предупредить. Эта ночь положила начало хороводу счастливейших ночей и дней, наполненных женским смехом, визгом, иногда слезами, иногда пылкими признаниями, и вообще всей той чарующей неразберихой и суматохой, которая делает жизнь похожей на затянувшееся любовное сновидение. Он привык к милым, беспутным, коварным, а в сущности, беспомощным созданиям, превратившим его увядание в бесконечную череду мимолетных, необременительных приключений. Да и увядания не было. Напротив, день ото дня он чувствовал себя все крепче, и через год мало кто из его прежних знакомых узнал бы в нем былого вечно нахмуренного и сосредоточенного высокопоставленного чиновника одной из самых грозных организаций страны. Иногда у него возникало чувство, что наконец-то он обрел свое истинное предназначение: быть покровителем, добрым дядюшкой всех этих невинных, пропащих созданий, вороватых и алчных, остроумных и туповатых, непостижимо прекрасных, как спугнутая с веток, взмывшая в воздух стайка весенних птах. Некоторые из них привязывались к нему надолго, чувствовали себя в его квартире, как в собственном гнездовье, ночевали и дневали в разных углах огромной квартиры, и это тоже его умиляло, хотя через несколько месяцев многие вещи куда-то подевались, включая картины, посуду и предметы мебели. Что за беда, зато он больше не был одиноким. При этом Михаил Львович не забывал учить своих прелестниц уму-разуму, бывало, в разгар самых разнузданных утех пытался вернуть их на путь добродетели, с серьезным видом внушая, что то, чем они занимаются, глубоко предосудительно с точки зрения общечеловеческой морали. На обольстительниц его проповеди действовали как допинг, некоторые помирали со смеху, но находились и такие, кто слушал внимательно, и, едва ублажив его ненасытную плоть, давал клятву немедленно покончить с позорным ремеслом и устроиться на обувную фабрику либо, на худой конец, поломойкой в богатый дом.

Однако известно, что все хорошее рано или поздно кончается, и для Михаила Львовича наступили трудные времена. Его накопления истаяли, на пенсию шибко не погуляешь, и впору было объявлять о своем полном банкротстве. О-о, как он хотел этого избежать, как надеялся умереть в окружении юных, смеющихся лиц. И хотя многие девчонки, особенно залетные, не москвички, привязавшиеся к нему, как к своему «бедному папочке», давно не брали с него платы за услуги, довольствуясь квартирой и столом (единственное условие — не водить кавалеров), его мужское самолюбие заранее страдало. Он не собирался на старости лет превращаться в заурядного сутенера. В тот вечер они были в квартире вдвоем с Алисой, сидели на кухне, пили чай и мирно беседовали. Первая его девушка по объявлению за год стала ему настоящим другом и, может быть, по душе была ближе, чем родные сыновья. Кстати, она ушла из «Досуга» и теперь лишь изредка подрабатывала в массажном кабинете. У нее началась зимняя сессия в университете, она заглянула прямо с консультации, но, как обычно, засиделась. Ее тревожило подавленное состояние Михаила Львовича, и она пыталась его приободрить.

— Миша, дорогой, у вас нет денег? А у кого они есть? Неужто из-за этого стоит переживать?

— Ты же знаешь, Аля, я должен девочек кормить. Одевать. В конце концов, я чувствую за них ответственность.

— За этих бессовестных шлюшек? — возмутилась Алиса (на самом деле она была не Алиса, а Маша, но оба привыкли к ее рабочему имени).

— Не говори так, — укорил Михаил Львович. — Ты прекрасно понимаешь, все они несчастные создания…

— Ага, несчастные… Вот подождите, как только пронюхают, что вы на нуле — их как ветром сдует.

— Думаешь, всех?

— Ну, возможно, не всех. — Алиса всегда старалась быть справедливой в своих суждениях. — Возможно, некоторые не совсем скурвились.

Старик поморщился, он не любил, когда Алиса не сдерживалась в выражениях.

— Хотел с тобой посоветоваться, Аленька. Помнишь, у меня есть небольшая дачка по Калужской дороге. Ее можно продать. Я наводил справки. За нее можно взять тысяч тридцать.

— Голову свою продайте, — предложила студентка. — Если она вам больше не нужна.

— Еще я что подумал. Зачем мне такая огромная квартира? Мне вполне хватит двухкомнатной. А разницу… Хотя, с другой стороны, с этой квартирой связано множество воспоминаний…

Девушка резко поднялась из-за стола, открыла кухонный шкафчик и достала початую бутылку грузинского вина.

— Злишься, малышка? Почему? — робко спросил Михаил Львович.

— Да слушать невозможно без слез. Как ребенок малый. Кому сказать, не поверят. Дед Мороз из КГБ. А ведь я, Мишенька, предупреждала.

— О чем, сокровище мое?