Высокая, цветущая, всё-таки – похудевшая, постройневшая, она вошла в кабинет. Растерянная слегка. Рассеянная. Мы поговорили о пустяках. Таких, например, как предсказания, заглядывание в будущее, которые Наташка освоила буквально на днях.
– А что? – издадут ли когда-нибудь мою книжку? – спросил я Наташку.
Она взяла мою руку, закрыла глаза, подумала: – Ну, тебе ведь это и не очень важно, правда? – ответила. Добавила: – Да, тебя будут издавать маленькими тиражами. Очень маленькими. Твои книги станут семейной реликвией, их будут передавать сыновья внукам и – дальше.
(Что удивительно – ведь она оказалась права. Когда я умер, сын Витя привёл в порядок мои рукописи, набрал книгу в компьютер, и сделал вручную что-то, около десятка, экземпляров. Он пришёл ко мне на могилку, показал, как выглядит книга, полистал страницы…)
Но это случилось много позже. А тогда Наташка ушла, и я её больше не видел.
Мысли о ней неожиданно вспыхнули, когда юный гэбэшник Спивак-Лавров принёс мне посмотреть странную видеозапись. Он её сделал сам и поэтому пришёл ко мне пьяный, с перепуганными глазами.
Я ему и раньше говорил: – Олежка, не бросай телевидение, не уходи ты туда. И говорил – куда. Человеку с добрыми глазами, читающему стихи, еврею к тому же – не место в органах нашей безопасности.
Спасаясь от армии, Спивак согласился на сладкие посулы тайной нашей полиции, пошёл, будто бы, пресс-секретарём, и, по совместительству – видеооператором.
Сначала было ничего, но вот вчера ночью…
…вчера ночью Спивака повезли с видеокамерой арестовывать какую-то умалишенную.
Красивая женщина. Было лето. Она в свете автомобильных фар убегала в ёлочную лесную посадку около Актюбинского водохранилища. По ней стали стрелять. Пули сбивали её с ног, но женщина вскакивала и бежала опять. Потом её всё-таки окружили, взяли в кольцо, на окровавленную набросились. Изрешечённая пулями женщина визжала и сопротивлялась. Верёвка рвалась, её скрутили проволокой, надели наручники. Потом…
Потом, в ярком свете фар, кто-то, молодой и крепкий, ей молотком сноровисто забил деревянный кол, чуть пониже левой груди, туда, где должно быть сердце. Разорванная кофточка, красивая, забрызганная кровью, грудь…
Я узнал Наташку. Это была она. Сумасшедшая диссидентка. Красивая, как никогда, с колдовскими своими, закрытыми уже, глазами.
Куда, в какую приёмную потащилась она делиться своими оскорбительными знаниями?
И какой компьютер, либо чёрный колдун или упырь, взятый чекистами на довольствие, выдал информацию, что только осиновый кол может остановить Наташку, заставить её замолчать?
Ну, а дальше всё было совсем просто.
Вначале от несчастного случая погиб Олежка Спивак-Лавров. Потом – я.
ЗАМУЖЕМ
Мелкие, горячие, мокрые капельки вырываются из душа и летят к Роксане. Она пронежилась до 11-ти в постели, и выспалась, и надремалась. Горячий душ – что может быть приятнее в выходной день.
В этой неделе выходной день у Роксаны пришёлся на среду, и в этом тоже была своя прелесть. Муж на работе, дети – у бабушки. Короткий миг одиночества до обеда (пока придёт муж) – как напоминание детства. Когда родители на работе, а в школе отменили уроки.
Свобода и одиночество в малых дозах приятны на вкус.
После обеда у Роксаны было назначено свидание.
Герард, заведующий магазином «Электрон», будет ждать её на улице Лачугина в квартире-маломерке.
Роксана испробовала и использовала всю косметику, все возможные охмурительные средства, которые нагло навязывало всем нам телевидение. Батарея из разноцветных пузырьков на туалетном столике сделала по ней сокрушительный залп и – чистенькая вся, стройненькая, она залюбовалась собой, сидящей в зеркале напротив, в одних тончайших иранских трусиках.
К парикмахеру она не пойдёт: пустое занятие, деньги на ветер. Неистовый Герард всё излохматит. Просто – заколка. Просто – распущенные длинные волосы. У неё. У распущенной.
И вовсе нет. Роксана очень взыскательно, очень избирательно относилась к своим любовным связям. После мужа Герард у неё был почти первым.
Впрочем в семейной жизни, для гармонии, вполне достаточно, чтобы был один муж и один любовник. Подруги говорят, что нужно больше. Но это, скорее, из зависти. Герард её любит, а это – главное…
Позвонили в дверь. Муж пришёл на обед. Простой военный, но обед у него министерский. И на два, и на три часа может задержаться дома. Роксана накинула халатик, побежала на кухню, накладывать окрошку. Лето, жара – нет ничего вкуснее кусочков колбасы и свежих овощей в холодном квасе.
Муж рассказывает о работе, слегка матерится. Он всегда матерится, но слегка. Работа у него такая. Военкомат, призывники, дембеля, водка, ночные дежурства.
Роксана, подавая на стол, продолжала собираться. Сумочка, помада. Сбросила халатик, примерила розовое платье. Нет, в нём будет жарко, на улице все 30 градусов. Вот это, зелёное, расклешенное книзу. Коротковато? Ничего, пойдет. На улице нет ветра, пусть пара машин стукнется на перекрёстке.
Муж поперхнулся.
Роксана хлопнула его по спине ладонью. Ещё хлопнула: – Чай, «колу»?
Муж полез ещё в кастрюлю с борщом за куриной лапкой.