Принцесса и королева, или Черные и зеленые

Вскорости слухи об «убийстве» королевы Хелейны были на устах половины Королевской Гавани. То, как скоро в такое поверили, показывает, как быстро город обернулся против своей некогда возлюбленной королевы. Рейниру ненавидели; Хелейну любили. Столичное простонародье не забыло и жестокого убийства принца Джейхейриса, что содеяли Кровь и Сыр. Конец Хелейны был милосердно быстрым: одна из пик пробила горло, и женщина умерла, не издав и звука. А на другом конце города, на холме Рейнис, в миг гибели Хелейны ее драконица Пламенная Мечта вскинулась и издала рев, сотрясший Драконье Логово. И две цепи из тех, что удерживали зверя, разорвались. Королева Алисента, узнав о кончине дочери, разодрала одежды и призвала ужасные проклятья на голову своей соперницы.

В ту ночь Королевская Гавань разродилась кровавым бунтом.

Волнения начались в закоулках Блошиного Конца, куда из кабаков, винных погребков и крысиных ям сотнями стекались люди – злые, пьяные, перепуганные. Отсюда бунтовщики разбежались по всему городу, взывая о справедливости для погибших принцев и их убитой матери. Они переворачивали телеги и повозки, громили лавки, грабили и поджигали дома. На золотых плащей, пытавшихся остановить беспорядки, нападали и избивали в кровь. Не щадили никого: ни людей высокого происхождения, ни низкого. Лордов забрасывали нечистотами, рыцарей стаскивали с седла. Брата леди Дарлы Деддингс, Давоса, прямо при ней закололи ударом в глаз, когда он хотел защитить сестру от трех пьяных конюхов, пытавшихся над ней надругаться. Моряки, что не могли воротиться на свои корабли, напали на Речные ворота и вступили в яростную схватку с городской стражей. Дабы рассеять их, понадобились сир Лютор Ларджент и четыреста копий. К тому времени ворота уже наполовину разнесли, а сто человек были мертвы или умирали; четверть из таковых составляли золотые плащи.

На площади Сапожника шум бунта был слышен со всех сторон. Городская стража явилась во всей своей силе: пятьсот человек в черных кольчугах, стальных шлемах и золотых плащах, вооруженные короткими мечами, копьями и шипастыми дубинками. Они построились в южной части площади, за стеной из щитов и копий. Их возглавлял сир Лютор Ларджент: верхом на одоспешенном боевом коне, с длинным мечом в руке. Одного лишь вида его хватило, дабы сотни бросились врассыпную по улочкам, переулкам и тупикам. Еще сотни побежали, когда сир Лютор повелел золотым плащам двигаться вперед.

Однако десятки тысяч оставались. Толпа стояла столь плотно, что даже те, кто бежали бы с радостью, оказались неспособны сдвинуться с места, сдавленные, сжатые, стиснутые со всех сторон. Когда под медленный бой барабана на них начали надвигаться копья, некоторые рванулись вперед, взявшись за руки, и принялись кричать и сыпать проклятьями.

– Прочь с дороги, проклятое дурачье! – взревел сир Лютор. – Расходитесь по домам! Вам не причинят зла! По домам!

Кое-кто говорит, что первым погибшим был пекарь, лишь удивленно крякнувший, когда острие копья пронзило его плоть, и он узрел, как краснеет его фартук. Другие утверждают, что то была маленькая девочка, растоптанная боевым конем сира Лютора. Из толпы полетел камень, рассекший одному из копейщиков бровь. Раздались выкрики и проклятия, палки, камни и ночные горшки дождем обрушились с крыш, а на другом конце площади лучник принялся пускать стрелы. В одного из стражников ткнули факелом, и его золотой плащ сразу охватило пламя.

В золотых плащах состояли здоровые, молодые, сильные мужи, обученные, хорошо вооруженные и в добротных доспехах. Двадцать ярдов, или немногим более, стена их щитов держалась, и они прорубили кровавый путь сквозь толпу, оставляя вокруг себя мертвых и умирающих. Но их насчитывалось лишь пять сотен, а бунтовщиков – десятки тысяч. Упал один стражник, затем – другой. И вдруг чернь стала просачиваться сквозь бреши в строю, пуская в ход ножи, камни и даже зубы; стражников облепили со всех сторон, на них нападали сзади, в них швыряли черепицу с крыш и балконов.

И стычка обернулась бунтом, а бунт перешел в резню. Окруженных со всех сторон золотых плащей обступили столь тесно, что они не могли использовать оружие в давке. Многие пали, пронзенные своими же мечами. Прочих рвали на куски, забивали до смерти ногами, затаптывали, рубили мотыгами и мясницкими ножами. Даже грозный сир Лютор Ларджент в такой бойне уцелеть не возмог. Меч вырвали из его руки, Ларджента стащили с седла, ударили ножом в живот, и забили до смерти булыжником. Его шлем и голову так раздробили, что только по величине и удалось опознать его тело, когда на следующий день прибыли телеги, собиравшие мертвецов.