«Кто из нас пьян? – удивился Альберт Юрьевич, крепко беря ее под руку. – Дама явно перебрала в мое отсутствие».
Они поднимались по лестнице вверх, и странное ощущение
– Ну, вот моя дверь, – едва слышно произнесла Лика, отстраняясь от него. – Благодарю вас. Можете идти.
Она отпускала его, как владычица отпускает своего верного слугу, когда в нем больше нет нужды. Ростовцев спрятал улыбку.
– Вы справитесь с замком?
Он смотрел, как Лика дрожащей рукой достает ключи, как по ее щекам расплывается бледность.
– Постараюсь, – полуобернулась она. – Да идите же!
Она не сразу открыла, но как только замок поддался, скользнула внутрь и захлопнула дверь у провожатого перед носом. Ростовцев недоуменно пожал плечами.
– Сделаем скидку на ее дикость, – пробормотал он, сбегая вниз.
Опять в памяти возник образ Юли. Что у них с Ликой общего? Пожалуй… некая изысканная тонкость в чертах, в жестах, в наклоне головы. Неуловимое качество, которым наделяет природа, – подобно редкому оттенку цветка или заката, изяществу линий, проведенных рукой мастера…
Альберт давно смирился с мыслью, что он
– Я уже никогда не узнаю этого, – прошептал Ростовцев.
Он вышел во двор, фары «мерседеса» освещали густое кружение снежинок.
– Гони! – усевшись рядом с Альбиной, приказал шоферу.
– Что-то случилось?
Он едва сдержался, чтобы не нагрубить, – негоже ссориться с будущей женой.
– На тебе лица нет, – не унималась она.
– В самом деле? Куда же это оно подевалось? Давай вернемся, поищем!
Альбина, обиженная его резкостью, замолчала.
Ростовцев уставился в окно, в мелькание снега и мутных огней. Его душа была еще скована зимним льдом, а на самом донышке ее, там, где все пребывало в мертвенном оцепенении, уже зарождалось дыхание весны… Словно испугавшись этого смутного, затаенного движения, он мысленно, как заклинание, повторял: «Я женюсь на Альбине. Женюсь на Альбине. Женюсь…»
Тем временем Лика, преодолевая приступ дурноты, стояла в красноватом сумраке прихожей. В глазах рябило, руки и ноги дрожали. Маленький светильник под потолком почти не рассеивал темноту.
– Что со мной? – одними губами вымолвила она.
Сердце часто, судорожно билось в груди, в висках; сознание меркло. Ужас, невесть откуда взявшийся, покрывал тело мурашками озноба. Лика с трудом сделала глубокий вдох.
Несколько шагов отняли у нее последние силы, и когда ноги наткнулись на что-то мягкое, шелковистое, сердце подпрыгнуло и остановилось. Еще не видя, Лика уже поняла: на полу лежит мертвое тело… Вместо крика из горла вырвался сдавленный хрип, ноги подкосились, и она мягко, легко осела, опустилась на пушистый бордовый ворс ковра…
Лика с детства отличалась необыкновенной чувствительностью. Накануне ненастья или беды ее настроение портилось, она ощущала то лихорадочное возбуждение, то головную боль и вялость. Однажды на хутор забрел медведь-шатун, девочка вскочила посреди ночи, разбудила всех своим плачем. А когда десять лет назад заболела мать, Лика сразу поняла, что это конец – больше она не встанет.
Последний уход Аркадия в тайгу вызвал у нее тяжелую бессонницу. Приходилось заваривать целебные травы, пить, чтобы не сойти с ума. Откуда у нее появился этот страх перед безумием? От слов матери… та не раз упоминала о бабушке, о ее внезапной и странной смерти. По обрывкам разговоров между матерью и отчимом, она догадывалась, что история вышла темная, непростая.
То ли годы, проведенные среди леса и его обитателей, обостряют чутье человека, то ли такова была природная склонность Лики, но она могла доверять своим предчувствиям. Они ее не обманули и в этот раз.
Видения прошлого пронеслись в ее затухающем сознании, встряхнули и вырвали из цепких лап дурноты, вынесли в настоящее, в красный полумрак прихожей, заставили вздохнуть, встрепенуться… В первый миг Лика не сообразила, где она, как очутилась здесь на ковре… рядом с кем-то седоволосым, в вишневом шелковом халате…
«Стефи! – молнией вспыхнула мысль. – Она в обмороке?»