В эту минуту герцог Кларенс уже теснил третьего француза. Ловко отражая удары меча, герцог наносил собственные — тяжелым боевым топором на длинной рукояти; каждый такой удар был не только тяжелым, но оставлял вмятины или рассекал сталь щита. Упустить такой удар значило бы подвергнуть себя смертельной опасности. Конь герцога приплясывал под ним и беспрекословно слушался хозяина, понимая каждое его движение. У французского рыцаря был только один шанс — ранить животное под ловким и неуязвимым рыцарем. В эту минуту первый французский рыцарь, оставив сраженного противника, уже скакал на выручку соотечественнику — он стремительно нападал на герцога Кларенса, прикрываясь щитом от возможного удара топора и занеся руку с палицей. Еще несколько мгновений, и герцог Кларенс должен был оказаться между врагами. Удар первого противника он отбил щитом, своим же щитом прикрылся и француз, но герцог Кларенс обманул его — он забыл о первом враге; щит герцога прикрыл его от удара второго француза — мощного удара палицей, а боевой топор, взлетев над головой, со всей силы обрушился на открытую спину француза, так быстро разделавшегося с Вудстоком; рассекши панцирь, лезвие вошло на треть, перебив хребет французского рыцаря. Безжизненное, закованное в сталь тело неловко повалилось с припустившего вперед коня…
— Это тот человек, о котором я думаю, господа? — сидя в седле, под балдахином, закрывавшим его от дождя, спросил окруженный свитой Генрих Пятый. Полный гнева, он оглядел своих придворных. — Кто-нибудь мне ответит, это он?
— Да, ваше величество, — ответил один из рыцарей свиты. — Это ваш брат, герцог Кларенс…
— Что же он вытворяет? — бледнея от злости, пробормотал король. Он только сейчас подумал, что придворные мало в чем могут ему помочь. Единственный человек, способный укротить вепря-Ланкастера, это он сам. Король Англии. — Однажды мне придется одеть на него кандалы и заточить в Тауэр!
Тем временем сражение продолжалось. Лошадь под Кенсингтоном была ранена, она присела на задние ноги и вместе с рыцарем повалилась на бок. Рыцарь оказался придавленным, и француз не упустил момента. Развернув своего коня, он пролетел мимо Кенсингтона и, нагнувшись, со всей силы нанес по противнику удар мечом. Падая, англичанин не выпустил своего оружия из рук, и потому, лежа в грязи, придавленный закованным в броню животным, отбил удар. Но второго удара, с другой стороны, отбить не смог. Развернувшись, француз перебил ему правую руку, в которой тот держал меч. Изувеченный рыцарь больше был ему не противник. Француз обернулся на сражавшегося с герцогом Кларенсом товарища в тот момент, когда топор англичанина рассек лошади противника голову. Французский рыцарь упал навзничь, назад, в грязь, раскинув руки, обнажив грудь, покрытую панцирем. Но укрыться щитом он не успел. Топор нависшего над ним герцога Кларенса, брошенный со всей силы, пробил кирасу, кольчугу и войлочную куртку под ней и вошел в грудь рыцаря. Француз так и остался лежать, разбросав в сторону руки. А герцог Кларенс, отстегнув от седла железную палку с зубчатым молотом на длинной цепи, теперь был один на один с последним врагом. Оба рыцаря, сорвавшись с места, съехались что было силы. Француз рубанул мечом по щиту герцога Кларенса, но удар зубчатым молотом на длинной цепи оказался куда коварнее. Молот перелетел через щит и пришелся по затылку рыцаря — по его шлему. Удар оглушил француза. Второй удар молотом, еще более стремительный, пришелся по плечу рыцаря — той руки, в которой он держал щит, раздробив ему кость. Третий — угодил в самое забрало. Щит полетел на землю. Железный шар с шипами ломал кости через доспехи, которые он разминал, как дубленую кожу. Два последних удара молотом пришлись по шлему французского рыцаря, в лоб и темя, проломив тому череп.
— А он молодчина! — сжав руку в железной перчатке, воскликнул английский король. — Черт возьми, молодчина!
Герцог Йорк и лорд Камой переглянулись. Для них это был петушиный бой, не больше того. Кубок вина перед настоящим поединком.
— Он славный воин! — с восхищением восклицали в свите короля одни.
— На поле боя герцогу Кларенсу нет равных! — вторили им другие.
Что и говорить, Генрих Пятый был горд за брата-удальца. Такого брата надо еще поискать — головореза, настоящего мясника! Который, как древний кельт, умывается кровью противника, как родниковой водой, и пьет ее вместо вина…
— И все-таки плачет по нему Тауэр, — усмехнулся король. — Горючими слезами плачет!
Тем временем, перехватив меч из руки смертельно раненного французского рыцаря, привалившегося на холку своей лошади, а затем и соскользнувшего на землю, герцог Кларенс пришпорил своего коня и понесся в сторону французов.
— Что он делает? — роптала свита. — Безумец!
— Он спятил! — воскликнул Генрих, наблюдая, как Кларенс приближается к рядам противника. — Теперь он хочет сразиться со всем французским войском?! Хотя, — он обернулся на Йорка и Камоя, — мой брат, сам того не желая, может сослужить мне немалую службу!