- Я когда в Казань вернулся, конечно, с Мариной встретился. Сказал, что всем помогу, чем смогу. Но ей не столько помощь была нужна, сколько выплакаться. Родителей у них с Ромкой на тот момент уже в живых не было, и ей даже поговорить особо не с кем было. Подружки институтские, соседки, мамочки на детской площадке – вот и всё общение. Да и Жорке нужен был отец, воспитание. Он тогда ещё маленький был, но он ведь рос… - Марат на меня посмотрел. – Я не собирался на Марине жениться, Маша. Она мой близкий человек, вдова моего брата, сестра моего друга. Я никогда бы не бросил её без помощи. Но… ситуация так складывалась, что… мне нечего было делать в Казани. Я не мог найти достойную работу. Работа у меня была, - тут же возразил он сам себе, - но это было совсем не то, к чему я привык, на что я рассчитывал. Сработаться с отцом у нас не получилось. Прошло несколько месяцев, стало понятно, что семейный бизнес… либо я его, либо он меня. Это самое четкое описание ситуации. А потом появился твой отец, с предложением возглавить руководство янтарными приисками. Там огромное производство, Маша. Там старый завод, ещё перестроечное оборудование и… привычка руководящего состава решать все вопросы, как в девяностых годах. Я понимал, что если я соглашаюсь, если я лечу в Калининград, речь идет даже не о месяцах, а о годах работы. И Марина с Жоркой снова остаются одни, без поддержки. Вот так и получилось.
- Она согласилась выйти за тебя замуж?
- Не сразу. Мы сидели и думали. Долго. Всё взвешивали. Пункты «за» и «против» на бумажке выписывали. «За» оказалось больше.
- А твои родители что сказали?
Давыдов руками развел.
- Что и ожидалось. Что я сошел с ума, что я делаю глупость, что это чужая жена, чужой ребенок, чужая судьба. А у меня судьба другая. Какая – не уточнили, но я понимал, что моя судьба где-то в другом месте, не в том, на которое они мне указывают. Поэтому мы с Маринкой сходили, расписались, собрали вещи, которые были, взяли ребенка и улетели в Калининград. Жорку я усыновил, так проще было с оформлением документов, но он знает… про Даниила. Марина ему рассказывает про него, фотографии показывает. Но что для шестилетнего ребенка фотографии? Он знает одного отца – это я.
- Ты не хочешь их перевозить в Москву. Почему?
Марат развел руками.
- Марине очень нравится Калининград. Жорка там дома, другого он не знает и не помнит. А Москва… Захочет Марина – перевезу. Пока такого желания она не озвучивала.
Я на Давыдова смотрела. Смотрела очень внимательно. Он мой взгляд перехватил, по всей видимости, прочел его правильно. Занервничал, с кресла поднялся.
- Маш, - начал он. – У нас с ней формальный брак.
Я кивнула, глаза отвела. Проговорила негромко:
- Конечно.
Он шумно выдохнул. Рукой махнул.
- Не буду говорить, что мы не пробовали. Пробовали, но довольно быстро поняли, что мы слишком друг другу… родственники. Ни страсти, ни влюбленности в нас обоих нет. У неё в голове до сих пор Данька, у меня… - Марат в досаде поморщился. – Свои заморочки. Мы с Маринкой всегда думаем о разных людях. А на этом семью не построишь.
Я тоже поднялась, прошла к окну, выглянула в сад.
- А ты, вообще, звал её с собой? – решила поинтересоваться я.
- В Москву?
Я кивнула.
- Звал, конечно. Предлагал снять отдельное жилье, устроить на работу. Марина не хочет из Калининграда уезжать.
- Не посчитала тебя предателем? Ты увез её из Казани, и всё равно оставил с сыном, но уже в другом городе.
- Мне кажется, что, уехав из Казани, она успокоилась. В Калининграде она сама себе хозяйка, никто её не трогает.
- Ты сказал… что вы с ней думаете о разных людях, - осторожно напомнила я ему. – О ком думаешь ты?
- Маша, - проговорил он с определенной интонацией, - я не буду с тобой играть в эти игры. Ты знаешь, никогда не играл и не умею. – Я молчала, ждала, и он продолжил: - Ты удивлена, что я думал о тебе?
Я смотрела в окно, с напряжением, очень хотелось сделать выдох, или вдох, или всё вместе, но я старательно себя сдерживала.
- Я не хочу, чтобы ты думала, что я тебя обманываю, - сказала Марат. – Что я воспользовался моментом, случаем и влез в твою постель. Прошло пять лет, но я понимаю, вижу, что и для тебя всё до сих пор живо. Что тебе до сих пор обидно, непонятно, ты злишься на меня до сих пор.
- Не злюсь, - попыталась соврать я.
- Злишься, - возразил он. – И я ничего не могу изменить. Я столько раз за эти годы думал, как нужно было бы поступить в той ситуации, как правильно было бы. Перетерпеть, настоять, не слушать родителей. Наверное. Но сделано то, что сделано. На тот момент я всеми силами искал компромисс. Но не справился, признаю.
Я повернулась, посмотрела на него. Спросила:
- Сейчас бы ты так не поступил?
- Нет. Я бы поступил по-другому. Но не факт, что правильно.
Я выдала бодрую до фальшивости улыбку.
- А теперь всё запуталось ещё сильнее, чем тогда.
- Что ты имеешь в виду?
Я пожала плечами.
- Как ни крути, а ты семейный человек. У тебя ребенок, жена. А я опять… разлучница. И как такое в моей жизни случилось?
- Ты Абакумова имеешь в виду?