Принцесса-рабыня

Военный клич Кормака был похож на рев льва, бросающегося на свою жертву. Сулейман-Бей быстро повернулся, когда гигантский черный жеребец подскочил к нему. Скимитара, который он поднял, чтобы попытаться остановить клинок Кормака, было недостаточно, чтобы спасти его. Огромный меч франка сокрушил лезвие Сулеймана, как будто оно было сделано из стекла, и обрушился на шлем вождя турков, который упал на землю с пробитой головой, превращенной в кровавую кашу. Сто или около того глоток издало яростный вой, когда норманн-гэл направил своего скакуна галопом в сторону турок, толпящихся у ворот. В следующее мгновение он расправился с новым противником, в то время как его жеребец поднялся на дыбы и разбил голову следующему сельджуку своими стальными копытами. Через мгновение, прежде чем Амори смог помочь своему другу, гигант гэл ворвался в ряды турок, замерших в узких воротах, и невероятным образом сумел пересечь порог и вырваться из крепости, умчавшись галопом в ночь, к пустыне, пока не исчез из вида. Перед этим он прикончил около полудюжины турок и, прежде чем исчезнуть в ночи, проревел свой дикий боевой клич.

— Скорее! Все на лошадей! — воскликнул лейтенант Сулеймана. — Вперед, догнать франка! Если вы не сможете добраться до него, сотни всадников доберутся до вас на рассвете. И горе вам, если вы вернетесь в Кизил-Хиссар без его головы! Теперь — вперед!

Турки бросились прочь из замка, но Амори, зная хитрость и силу Кормака, не сомневался, что даже эти жестокие сыновья песков не смогут найти след стального воина.

— Что касается вас, сеньор франк, — сказал шейх Амори, — сойдите со своего коня и подойдите ближе, чтобы я мог внимательно осмотреть вас.

Амори спешился, но его манеры были как у лидера, стоящего перед ним, поэтому он замер с высоко поднятой головой и твердым взглядом, выдержав пронзительный взгляд Абдуллы бин Керама. Они долго так стояли, схлестнувшись в поединке взглядов, пока наконец вождь бедуинов не сказал тихо, обращаясь только к Зальде и Амори:

— Принцесса Зальда считает тебя другом, — сказал он. — Это единственная причина, по которой я прощаю тебя и твоих людей. Но есть кое-что, что я хотел бы знать, сеньор франк. Поскольку вы держали мою дочь Зальду в заключении в своем замке, скажите мне, не обманулась ли она в оценке вашего уважения. И вам лучше быть честным, потому что мои глаза, хоть и старые, сразу обнаружат ложь.

— Как странно устроена жизнь, — размышлял Амори. — Всего минуту назад я был готов противостоять сотням ваших воинов, вооруженный лишь своим мужеством и сломанным мечом, чтобы спасти девушку, которую я считал рабыней. Но теперь я вижу, что Зулейка — действительно принцесса Зальда из Руалли, и мое сердце разбито, потому что я любил ее с тех пор, как она появилась в моем замке, будучи рабыней. Несмотря ни на что, я рад, что она вернулась, наконец, к своему народу и находится теперь под вашей защитой. И если она хочет считать меня своим другом, я счастлив, потому что не могу представить себе большую честь…

— Амори, — прервала его Зальда со слезами на глазах, — перестань рассказывать этому старому льву пустыни то, что касается нас обоих, и поговори со мной.

— Я люблю тебя, Зальда, — воскликнула Амори, — и то, что я видел в тебе, уверяет меня, что я буду любить тебя всю свою жизнь. Я знал это, даже когда думал, что ты рабыня, и мои чувства не изменились.

— Моя дочь все такая же упрямая, как я ее помню. И вы, сьер Амори, несмотря на то, что христианин, человек чести. Слишком долго я был воином, чтобы совершить ошибку, оценивая человека. Если моя дочь пожелает, чтобы вы стали ее мужем, тогда я буду считать вас своим сыном. Мои люди помогут вам восстановить вашу крепость, и ваши враги так же станут моими. Только одного я прошу: откажитесь от своей дружбы с Кормаком Фицджеффри. Сейчас я отказался убить его лишь из-за мольбы моей дочери, но он просто бедствие для людей пустыни, и я поклялся отрезать ему голову.

Амори размышлял. Кормак Фицджеффри был жестоким и очень странным человеком, управляемым темными страстями и яростной ненавистью. Он родился и вырос в мрачной стране, где самое жестокое насилие было необходимо для выживания; несмотря на это, он никогда не забывал о долге благодарности. Этой ночью Амори спас Кормака от турецкой стали; затем он подумал, убил ли Кормак Сулейман-Бея, руководствуясь ненавистью, которую они оба испытывали к нему. Конечно, он никогда не узнает об этом. Если Кормак и обладал какими-то нежными чувствами, правда заключалась в том, что он ревностно прятал их в глубинах своей темной кельтской души.

— Не совсем друг, — наконец сказал Амори. — Он пытался задушить меня. Но я не считаю его врагом, так как он спас Зальду от турок и привел ее в мой замок. Кроме того, о великий шейх, он убил Сулейман-Бея, который, несомненно, заставил бы вас соблюсти соглашение, которое никому бы из нас не пришлось бы по душе…

— И мне меньше всех! — прервала его Зальда.