Принцип неопределенности

— Значит, ты был не везде. Вверху вполне себе приличная жизнь. Можно ни разу в жизни не спускаться ниже сотого уровня и предполагать что нет более райского местечка, чем Кор.

— Был там?

— Почти вверху. Работал в одной «корпорации» в молодости. Но меня сократили в рамках оптимизации персонала. Второй раз работы я не нашел. А уезжать не захотел. Привык, знаешь ли жить в цивилизованном мире.

— И поэтому выбрал для жизни такое место? Ничего не скажешь — оплот цивилизации.

— Тут есть своя неповторимая атмосфера. Все время останавливаются новые люди из самых необычных мест. Обычно такие, которые не хотят, чтобы их нашли, — сказал он с усмешкой.

— И кто хочет с ними свидеться? Полиция или более загадочные лица?

— Копы? Да с чего ты взял, что от них можно здесь укрыться? Верховный администратор города настолько задушил банальную преступность, что такие места остались только как заповедники. И то в них устраивают рейды, как на диких зверей для пополнения зоопарка.

— Неужели здесь никто не нарушает законы? — спросил я недоверчиво.

— Ничего серьезнее нелицензированной наркоторговли или проституции. Никакого тебе разбоя, торговли оружием, черными имплантами или органами. Скукотища. — заметил он со скучающим видом. — Банальные нарушения, требований по общественной и пожарной безопасности. То, что подпадает под штрафы и дисциплинарные наказания, — он задумался — Дебоши и драки только иногда еще случаются. И некоторые идиоты изредка воруют чей-то контент… вернее палятся на этом.

— Да не верится! — сказал я громко.

— Нелегальные услуги нейрохирургии, генетиков и биомехаников в другую кассу. Контрабанда биологически-активных материалов. Это несколько иной уровень. Надо быть важной шишкой, или иметь кредиты, чтобы хотя бы услышать о них.

— Значит вот, оно лицо современной преступности? У меня на родине лидирует коррупция.

— Коррупция не самостоятельный вид преступления, а катализатор. Ну еще его может выполнять присутствие хаттов или район, заселенный экзотами, мм… определенных видов. А так у нас лидирует работа и оказание услуг без соответствующих лицензий, мошенничество, подделка документов, кража материальных ценностей, воровство цифровой информации, взлом защищенных сетей и прочие шалости. — перечислил он.

— Ты случаем не в суде работал?

Он улыбнулся.

— Близко. В полиции.

Я постарался сохранять спокойствие.

— Всегда интересна реакция. Я там занимался уборкой помещений, пока меня не заменили дроидом.

Я расслабился. Он не лгал. Или был очень в этом уверен.

Тут вошел человек с сумкой наперевес. В виске его наблюдался интерфейс. А под глазами мешки.

— А вот и наш журналист, — поприветствовал его дед.

— И в правду журналист?

— Без лицензии. Отобрали, — пояснил дедок.

— Это вообще-то личная информация. — заметил мужчина, отреагировав на обсуждение его персоны.

— Секретная? — спросил я.

— Нет, — ответил он.

— Просто я настолько дикого мира, что у нас лицензия на работу журналистом не требуется, — объяснил я.

— И каков процент достоверных новостей у вас? — спросил он.

— Процент. Думаю.

Дедок хохотнул.

— Я спросил, сколько процентов? — повторил вопрос «журналист».

— Я и ответил. Один процент. Полностью правдивых и не конъюктурных новостей.

— Ожидаемо, — мрачно сказал он.

— У вас без лицензии нельзя публиковаться?

— Можно, но ни одно приличное СМИ не возьмет у тебя статью даже на рецензию.

— Похоже на цензуру.

— Это она и есть. Общественная цензура.

— И что надо сделать, чтобы получить лицензию?

— Ничего выдающегося. Можно даже не учиться на журналиста, сдать группу тестов и она в кармане. Рейтинга она только тебе не даст. Но в местечковые газетенки писать можно. Потерять ее намного проще.

— И за что отбирают? За несогласие с ведущей ролью партии?

— За клевету или ложь. Намеренное искажение информации. Призывы к нарушению законов, или экстремизм. Видизм. Человекоцентризм, в частности. Про этот список целый роман можно написать.

— А судьи кто? — задал я животрепещущий вопрос.

— Судьи и есть. Отобрать лицензию можно, только доказав факт наличия такого нарушения в судебном порядке. Только подать на тебя может кто угодно, а процесс суда открытый и транслируемый в голонете. Мы частенько просиживаем штаны в суде. В основном журналистов отпускают. Но недовольные найдутся любой статьей. Хорошо истца заставляют оплачивать услуги суда и следователей, и компенсацию подсудимому, если он попусту отвлек людей, — злорадно закончил он.

— Это так принято проводить суды над журналистами? Показательно и общедоступно, чтобы о зажимании свободы слова не возмутились? — я все еще искал подвох. Он обязательно должен быть!

— Так все суды в Республике проводят. Ты не знал? Откуда ты?

— Меня постоянно это спрашивают. С неизведанных регионов.

— Это интересно. Я бы мог взять у тебя интервью, если ты не против.

— Это будет, чем-то для меня новым, — подумал я. — Но ты же нелицензионный мастер стила?

— В Сети за кредиты публикуюсь помаленьку. Не жить же на одни пособия.

— Тоже верно. Только возьму я тоже чая.