Принцип Парето

– Меня учили, но, видимо, я плохая ученица, потому что даже по куче шаров попасть не смогла, не говоря уже об одном, который нужно загнать в определённую лузу.

– Меня Альберт научил, – улыбается, отпивая из бокала шампанское. – Иногда мы спускаемся сюда и разыгрываем партию на двоих. Нужно и тебя научить.

– Нет-нет, в обычные дни мне запрещено появляться в этой части дома. Только сегодня можно.

– Я была слегка удивлена, когда увидела тебя среди гостей.

– Это не моя прихоть, – оправдываюсь, услышав в голосе Виктории нотки возмущения. – Константин Сергеевич приказал надеть платье и стать гостьей. Я лишь подчиняюсь и только.

– Островский… – произносит на выдохе и ухмыляется, словно поняла то, что я увидеть неспособна. – Почти всегда он совершает действия, которые непонятны и не логичны, кажутся лишними и бессмысленными. Но только видятся таковыми, потому что в итоге, когда картинка складывается, подобно пазлу из трёх тысяч фрагментов, понимаешь всю сложность многоходового плана. Он из тех людей, которые никогда ничего не делают просто так, для галочки или же примитивного удовлетворения. И если сейчас ты стоишь здесь в дорогом платье с бокалом в руке – ты уже часть его игры.

– А можно выйти из игры?

– Нет, Лена, – блондинка заливисто смеётся, привлекая к нам внимание мужчин. – Войти и выйти из игры ты можешь только с разрешения Парето.

– Я бы не хотела участвовать в игре, правил которой не знаю.

– Правила он создаёт сам. Спроси его о них.

– И вряд ли получу ответ, – разочарованно вздыхаю, провожая взглядом Островского, который беседует с каким-то мужчиной в другом конце зала. Чувствует, что я смотрю на него, и оборачивается, застыв на секунду, а затем возвращает внимание собеседнику. – Он всегда был таким? – задаю вопрос Виктории, не отрываясь от Парето.

– Умным – да, обезображенным – нет.

– Вы его знали до того, как он стал…

– Нет. Видела на фотографиях. Мы с Альбертом познакомились четыре года назад на одном из приёмов. Знаешь, я ведь из провинции, окончила журфак и приехала покорять большой город. Довольно быстро нашла работу на одном из телеканалов и поскакала вверх по карьерной лестнице. Одно время даже вела утреннюю передачу, являясь основным ведущим. Может, видела «Доброе утро в большом городе»?

– Нет, увы. Последние пару лет редко смотрела телевизор.

– Ладно, не важно, – тепло улыбается. – Затем мне доверили пятничное шоу, идею которого я разработала сама и теперь являюсь его режиссёром. На его презентации и познакомились с Альбертом. И с Островским, конечно же. Он тогда вообще только рычал на всех, заставляя опускать глаза в пол.

– Откуда эти шрамы? Я видела и у Альберта Витальевича подобный.

Вика делает несколько жадных глотков, опустошая бокал, и ставит на поднос, проходящего мимо официанта, заменяя новым.

– У Кости жена была – Надя, и сын Никита. Не его, но он мальчика, как своего воспитывал с трёх лет и считал родным. Островский же довольно состоятельный человек, а работа у Альберта так, для души, можно сказать. И бизнес имеется, и капитал немалый, но он никогда не останавливался, стремился приумножить в разы то, что имел. Так закрутился, что не заметил, как мальчик с плохой компанией связался, и в итоге умер от передозировки наркотиков, а Надя, не смирившись с утратой сына, покончила с собой. Островский в этот момент не в городе был, Альберт её нашёл, но поздно было. Позвонил Косте, тот прилетел ближайшим рейсом, мчались из аэропорта, как ошалелые… – Виктория залпом выпивает шампанское, а я, кажется, не дышу, ожидая продолжения истории. – Водитель не справился с управлением и их вынесло с трассы, перевернув автомобиль несколько раз. Парень за рулём погиб на месте, Альберт получил множественные переломы – с трудом врачи собрали, а Костя серьёзные травмы. На похороны он, конечно же, не попал, пролежав месяц на больничной койке.

Каждое слово Вики откликается во мне горечью и сочувствием к человеку, который лишился всего в один момент. Даже не знаю, через что мне пришлось бы пройти, потеряй я Тасю. После рассказа девушки иначе смотрю на сурового человека, который продолжает разговор в другом конце комнаты и отчасти понимаю, как он стал таким, каким встретился на моём пути несколько недель назад.

– Через пару лет Альберт избавился от множества шрамов, прибегнув к помощи пластической хирургии. Остался лишь самый глубокий, часть его ты видела, а вот Островский избавляться от них не пожелал. Мне кажется, это его личное напоминание, которое не позволяет разорвать связь с прошлым и пойти дальше, построив что-то новое. Многие помнят его другим, но с обезображенным лицом он тот самый Парето, перед которым все тушуются.

– Я не считаю его безобразным, – говорю открыто, не стесняясь своего мнения, чем противоречу, вероятно, общепринятому. – И они тоже. – Киваю в сторону Островского, к которому подплывают две женщины.

– Это чайки, – зло усмехается Вика.

– Кто?..