Принцип Талиона

К концу предложения ее голос приобретает металлический оттенок, а в выражении лица появляются решимость и злость. Мне нравятся эти изменения — прелюдия меня порядком утомила. Но спешить с моей стороны было бы неразумно, Викки нужно было время, чтобы свыкнуться с мыслью об отцеубийстве. И она с нею свыклась, даже если пока еще сама этого не осознает — она уже не восстает против убийства, она лишь хочет знать почему.

Первый рубеж пройден.

На ближайшей развязке я съезжаю с шоссе и устремляюсь к платной дороге имени сорок первого президента, чтобы по ней вернуться в город.

— Ты должна сделать это, чтобы спасти другого дорогого тебе человека, — наконец прерываю я затянувшееся молчание, сразу переходя к главному.

Она смотрит на меня, не моргая.

— Ты не причинишь ему боли.

Она произносит это с поразительной убежденностью, и мне очень хочется прямо сейчас доказать ей обратное. Просто чтобы она поперхнулась собственными словами, чтобы поняла, что ими нельзя разбрасываться. Никогда нельзя утверждать того, в чем ты не уверен и на что не можешь повлиять. Никогда…

Но я усмиряю эту вспышку неуместного сейчас гнева.

— Даже я не знаю этого наверняка, — холодно отвечаю. — Но это легко проверить — откажись убивать Виктора, и мы узнаем, способна ли я причинить боль маленькому мальчику. Еще раз…

Она едва слышано ахает, от ужаса зрачки ее удивительных глаз-васильков расширяются, и их заполняет непроглядная чернота. Такая же беспощадная, что царит и в моей душе последние одиннадцать лет.

— Я предлагаю тебе компромисс, Викки, — она слишком подавлена, чтобы заметить, что я обращаюсь к ней по имени, да и вряд ли ее удивила моя осведомленность — подобные встречи не случаются без тщательной подготовки. — Либо ты убиваешь отца и этим спасаешь брата, либо его прибью я, но в таком случае Роберт отправится вслед за папочкой. Виктору по-любому конец, и только от тебя зависит, что будет с малышом Робертом. Убить или не убить. Приговорить или спасти. Выбор за тобой…

Я неотрывно смотрю на нее, при этом продолжая вести машину и даже не снижая скорости. Но она не обращает на это внимания. Она тоже сверлит меня глазами, в которых стоят слезы. Серьезность моего голоса и мрачная решимость во взгляде не оставляет ей надежды на то, что это просто глупая шутка. И этими слезами она уже сейчас оплакивает одного из своих мужчин. Уже сейчас она прощается с кем-то из них. Или сразу с обоими?..

Я не желаю быть свидетелем ее колебаний и останавливаюсь на обочине. Викки, кажется, даже не замечает этого, пока я не говорю:

— Выходи.

Она не слышит меня, я повторяю приказ, на этот раз громче, и щелкаю пальцами перед ее лицом. Она вздрагивает и поворачивает голову к окну.

— Прямо здесь? — спрашивает растерянно.

— Приглашение действовало на поездку в одну сторону.

Она не движется, и я чувствую, как во мне поднимается раздражение. Мне надоела эта заносчивая девица, привыкшая к тому, что все в этой жизни дается ей легко. Что мир вертится вокруг нее. Она никогда и ни в чем не знала отказа, никогда не делала того, чего ей не хотелось. И даже сейчас вела себя так, будто это она, а не я диктую условия. Но я заставлю ее плясать под мою дудку. Она примет мои правила игры и шлепнет своего папочку.

Или я шлепну их всех.

А пока пусть ловит попутку или может топать пешком. Я не нанималась ее возить.

Наконец она берется за ручку двери, но ее руки так сильно дрожат, что она не может открыть ее.

Я перегибаюсь через нее и тяну ручку на себя, толкаю дверь.

— Выметайся!

Она покорно выходит. Слезы, еще минуту назад стоявшие в ее глазах, теперь беспрепятственно стекают по лицу, образуя влажные, темные от потекшей туши, дорожки. Она уже не та красивая и яркая девушка, от которой текли слюнки у всех моих парней, едва не дерущихся друг с другом за право следить за ней, в эту минуту она жалкая, несчастная и потерянная.

Но мне не жаль ее.

Когда-то меня тоже не пожалели. И не только меня…

— Я не ставлю перед тобой никаких временных рамок, — говорю я напоследок, чуть подавшись вперед, чтобы видеть ее лицо. — Сама решай, когда умереть Виктору. Только помни, что твой брат не на курорте. Чем раньше… — я не договариваю фразу. — И я опускаю эти пошлые предупреждения не звонить в полицию и никому не сообщать о нашем разговоре. Ты можешь сделать это прямо сейчас. Твой отец и брат сдохнут быстрее.

Не дожидаясь ее ответа, я давлю на газ, джип послушно рвется вперед, и пассажирская дверь, едва не задев Викки, захлопывается.

Я ни разу не оборачиваюсь.

Глава третья. Полуправда