Например, утверждение о том, что доминирующее положение денег в экономике является результатом скорее их существования в качестве меры мотивации, чем цели устремлений, может быть проиллюстрировано тем соображением, что почти исключительное использование денег в качестве меры мотивации является, так сказать, случайным и, возможно, такая случайность не наблюдается ни в каком ином мире, помимо нашего. Когда мы хотим побудить человека сделать что-нибудь для нас, мы обычно предлагаем ему деньги. Правда, мы можем апеллировать к его щедрости или чувству долга, но это будет означать введение в действие уже существующей скрытой мотивации, а не создание новой. Если мы должны дать новый мотив, мы обычно рассуждаем о том, сколько денег хватит для возмещения усилий данного лица.
Иногда благодарность, или уважение, или честь, выдвигаемые в качестве побуждения к действию, реально могут выступить в качестве нового мотива, особенно если он может выкристаллизовываться в некотором определенном внешнем проявлении, как, например, в праве выступать в качестве кавалера ордена Бани третьей степени или носить звезду или орден Подвязки.
Подобные отличия относительно редки и связаны лишь с немногими сделками; они не используются в качестве меры обычных мотивов, определяющих действие людей в повседневной жизни. Но политические услуги чаще вознаграждаются такими почестями, чем каким-либо другим путем, поэтому у нас сложилась привычка измерять их почестями, а не деньгами. Мы говорим, например, что старания А ради блага ею партии или страны были, в зависимости от реального случая, справедливо вознаграждены присвоением дворянского звания, в то время как дворянство было недостойным вознаграждением Б, который заслужил титул баронета.
Весьма возможно, что существуют миры, где никто никогда не слыхал о частной собственности на материальные предметы или богатстве, как его повсеместно понимают, но общественные почести отмеряются при помощи градуированных таблиц за каждое действие, предпринятое ради блага других. Если такие почести могут быть переданы от одного лица другому без вмешательства какого-либо внешнего авторитета, они могут служить в качестве меры силы мотивации столь же удобно и точно, как это у нас выполняют деньги. В таком мире может существовать трактат об экономической теории, очень похожий на наш трактат, даже если в нем окажется мало упоминаний о материальных вещах и совсем не упоминаются деньги.
Может показаться почти тривиальным настаивать на этом, но здесь нет тривиальности. Дело в том, что в представлениях людей возникла ложная ассоциация между тем измерением мотивации, которое занимает ведущее место в экономической науке, и исключительным вниманием к материальному богатству, приводящим к пренебрежению другими и более высокими объектами устремлений. Единственное требование, предъявляемое к мере экономических целей, состоит в том, что она должна представлять из себя нечто определенное и поддающееся передаче. Приобретение этой мерой материальной формы дает практические удобства, но не имеет существенного значения.
§ 3. Погоня за абстракциями—хорошее дело, когда она осуществляется в надлежащем месте. Но широта тех проявлений человеческого характера, с которыми имеет дело экономическая наука, была занижена некоторыми авторами работ по экономической теории в Англии и других странах, и немецкие экономисты оказали большую услугу, подчеркнув это. Однако они, видимо, ошибались, предполагая, что основоположники английской экономической науки не видели этого обстоятельства. По традиции английские авторы рассчитывают на то, что во многом их произведения будут дополнены за счет здравого смысла читателей; в данном же случае сдержанность авторов зашла слишком далеко и привела к частым недоразумениям как в собственной стране, так и за рубежом. В результате у людей сложилось мнение, что основы экономической науки уже и менее тесно связаны с реальными жизненными условиями, чем это обстоит на самом деле.