Принцы и нищая, или Золушка на двоих

Если Габер откроет, кто она такая, расскажет все, как на духу, то станет известно, кто он. А тогда его просто выдадут королю Мареты как предателя. И вот уж кто точно не будет церемониться со своим прежде доверенным магом, что увел Еву из-под носа.

Ева боялась Габера больше всего на свете. Но между ними существовало что-то вроде взаимной поруки. Негласно. Если один из них раскроет имя другого — то и сам пострадает. Обречет на расправу и самого себя.

К тому же, Ева была уверена, что Габер достаточно силен ментально, он сам об этом говорил. И никакой магический допрос не «расколет» его.

Главное… Чтобы это действительно был он. И чтобы его действительно как можно дольше держали в тюрьме. Под любым именем. Это как раз неважно.

— Я хотела бы увидеть… Допустим, его портрет, — сказала Ева.

Очень уж ей хотелось убедиться, что это именно Габер! Что еще одно невероятное событие произошло — ее врага изловили.

— Желаете устроить опознание? Но вы ведь не видели его, Ева…

— Нет-нет! Просто хочу увидеть портрет того, кто посмел выступить против вас, Бормиас!

— Хорошо, думаю, я смогу это устроить, — улыбнулся Бормиас. — Вы как-то бледны сегодня, моя дорогая… Не хочу думать, будто болезнь вернулась. Нам явно нужно подкрепиться, — Бормиас, наконец, отпустил ее ладонь и указал на накрытый столик.

В этот момент в дверь прозвонили, а еще спустя миг местный дворецкий с поклоном доложил:

— Ваше высочество, ваша милость, его высочество принц Грайнор явился с визитом.

— О, должно быть, Грайнор получил мое письмо с новостью о маге! — обрадовался Бормиас.

«Держи карман шире…» — обреченно подумала Ева. Так говорил один из простолюдинов, с кем жизнь столкнула ее во время нищенских скитаний.

Может быть, Грайнор и получил послание брата. Но истинная его цель — отвлечь Еву от старшего принца. Вступить в конкуренцию. То есть превратить ее жизнь в ад.

— Дорогие мои! — Грайнор, несмотря на полу-бессонную ночь, сиял не хуже Бормиаса. — Очень рад был получить столь прекрасные известия! Я могу разделить с вами утреннюю трапезу? Право слово, так замечательно, что мы все здесь встретились… И можем не расставаться еще неделю, прежде чем потребуется отправиться за принцессой Верианой…

— Конечно, брат! — улыбнулся Бормиас.

«Ну все, началось!» — подумала Ева, когда два принца наперегонки кинулись отодвигать ей стул.

Действительно, началось. И если Бормиас просто был собой, то Грайнор, кажется, решил превзойти самого себя в остроумии. Ева ничего не могла поделать с собой, но все, что говорил младший принц, вызывало у нее искренний отклик.

— Вот мне интересно, о чем бы вы говорили с женихом, если бы не было меня… — шепнул он ей, когда Бормиас отошел к окну посмотреть на приставленную к Еве охрану.

Да, как собеседник Грайнор давал сто очков вперед старшему брату. Он был прав. Однажды у Евы может встать вопрос, о чем говорить с Бормиасом.

— Уверена, мы нашли бы тему. Хотя бы — организация нашей помолвки и свадьбы, — мило (и едко) улыбнулась Ева Грайнору.

— Весьма скучно, не находишь? — усмехнулся младший принц. — К тому же, однажды все помолвки и свадьбы закончатся… И ты будешь жалеть, что отдала меня Вериане, ведь это она будет каждое утро наслаждаться моим искрометным обществом…

— Замолчи! — почти рявкнула на него Ева. — Не хочу слышать все эти подленькие заявления. Нужно нечто большее, чем отменное остроумие.

— И что же это? — с интересом прошептал Грайнор.

— Возможно… — Ева вздохнула. — Однажды ты поймешь.

Ведь Грайнор не безнадежен. Она это знала, несмотря на внутренне сопротивление.

* * *

«Однажды ты поймешь!» — эхом отзывалось в ушах у Грайнора, когда он, сердито размахивая тростью, шел к себе. Ну конечно!

Куда уж ему понять! Эти двое благородных и занудных нашли друг друга! Вернее, Ева думает, что нашли. А ему, Грайнору, куда уж понять!

Он ведь чудовище.

Чудовище, которое караулило спящую Еву, когда она боялась остаться одна… Чудовище, которое даже не подумало вырезать ее сердце и стать властителем мира… Чудовище, которое готово отказаться от короны ради этой ненастоящей нищенки…

Грайнору было даже обидно, хоть именно обида не была чувством, характерным для него. Злость — да, изредка. Он сам это знал. Гнев — конечно, хоть Грайнор хорошо умел его контролировать. А обычным для него было такое циничное принятие всего, как есть — с одновременным поиском наиболее выгодных для него путей решения проблем.

Но не обида.

Сейчас же Грайнору было обидно.

Особенно то, как брат, в начале радовавшийся его обществу, неожиданно (и явно испытывая неловкость) попросил его дать им с Евой прогуляться по набережной вдвоем. При этом на лице Бормиаса стояло раздражение. Очевидно, он был недоволен постоянным присутствием младшего брата и мечтал остаться с Евой наедине.

То, о чем Грайнор и сам мечтал. Потому что теперь, когда девушка больше не жила в его доме, когда она была во многом недосягаема, Грайнор и сам ощущал острый недостаток Евы.

Ему ее не хватало.

Не хватало, как чего-то важного, неотъемлемого. И особенно не хватало их сложных искрометных разговоров. Их скрытого противостояния.