Природы мир и мир людей. Избранное

Аполлон Майков хотел стать живописцем, но из-за развивавшейся близорукости он поступил в 1837 г. в Петербургский университет на юридический факультет. В 1841 г. он и окончил его первым на курсе кандидатом прав. Его диссертация «О первоначальном характере законов по источникам славянского права», написанная под влиянием книги известного слависта П. Й. Шафарика «Славянские древности», отражала историко-литературные пристрастия автора. В том же году Майков начал служить в департаменте государственного казначейства в Петербурге.

Первое стихотворение Майкова «Орел» появилось в печати в «Библиотеке для чтения» еще в 1835 г., когда он был очень юным. Его стихотворные занятия в студенческие годы активно поддерживал профессор и ректор (с 1840) университета поэт Петр Александрович Плетнев (1792–1865), которому Майков посвятил стихотворение «За стаею орлов двенадцатого года…». Подлинное начало своей литературной деятельности Майков относил к 1838 г. В 1842 г. вышла его первая книга «Стихотворения», которая сразу обозначила сильные и слабые стороны Майкова как поэта. Пытаясь понять эти слабые стороны, нельзя не заметить, что Майков был излишне серьезен и архаичен.

В конце жизни он писал: «Муза – строгая богиня. Не может быть ни игрушкой, ни кухаркой»[1]

, – и говорил: «из музы не надо делать себе кухарку, которая должна вас кормить. Для этого найдите какое-нибудь занятие, службу – самое лучшее, а с поэзией должно обращаться бережно»[2]

. И сам Майков поступал именно так. В 1852 г. он занял должность исполняющего обязанности младшего цензора в Петербургском комитете иностранной цензуры, для чего выдержал трудный конкурсный экзамен. Майков очень любил эту службу, особенно когда в 1858 г. по его совету председателем комитета назначили Ф. И. Тютчева, а в 1860 г. секретарем стал Я. П. Полонский. В 1875 г. он сам стал председателем Петербургского комитета с чином действительного статского советника и говорил: «Мне ничего более не надо; я и умереть хочу, как и Тютчев, в дорогом моему сердцу комитете»[3]. И как он мечтал, так оно и случилось.

Фактически это был отказ от литературного профессионализма, возвращение к практике XVIII в., что, впрочем, не удивительно, если учесть собственное свидетельство Майкова, что его литературные вкусы складывались под влиянием М. В. Ломоносова и Г. Р. Державина. Ровесники Майкова Н. А. Некрасов и Ф. М. Достоевский – при всей разнице их общественных позиций – жили литературным трудом, как, впрочем, и имевшие наследственные владения И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой. Мы, конечно, знаем, что И. А. Гончаров и Ф. И. Тютчев жили службой, но они никогда не декларировали этого как исповедуемый ими принцип. Майков был последовательно и принципиально архаичен. На самом деле, поэтов первой половины XIX в. он знал, видимо, хуже. В письме к П. Н. Батюшкову от 12 апреля 1887 г. Майков писал, что произведения К. Н. Батюшкова «имели главное и решающее влияние на образование моего слуха и стиха. Пушкинское влияние уже легло на эту почву»[4]. Его считали продолжателем дела Пушкина и знатоком русской поэзии. Однако первые два стиха Батюшкова из элегии «Мой гений»:

О, память сердца! ты сильней

Рассудка памяти печальной… —

Майков в одном из изданий своих стихов приписал А. С. Пушкину[5].

Архаичен был и главный жанр Майкова в это время – антологические стихотворения. Приветствуя первую книгу стихов Майкова, В. Г. Белинский писал, что его антологические стихотворения «едва ли не превосходят» пушкинские, что стих его подобен стиху «первых мастеров русской поэзии», но за пределами антологического жанра его талант «слабеет»[6]

. Но вообще-то жанровое мышление для писателя середины XIX в. отдавало стариной. И с течением времени критики от М. Е. Салтыкова до О. Ф. Миллера все более четко понимали, что мастерская отделка стиха не оправдывает любование пьяными сатирами и вакханками, которые производят патологическое впечатление. Между тем Майков упорно считал, что антологические стихи прекрасны уже потому, что они – антологические. На самом деле в те же самые годы со своими «антологическими» стихами выступил и А. А. Фет, который классическими александрийскими стихами воспевал русские снега, и не указывал, что пишет элегии, и не утверждал, что этот жанр имеет какое-то самоценное значение. Майков же с этих юных лет и по конец жизни и творчества воевал за жанр, за поэтические, а потом и за политические принципы и очень часто проигрывал свои баталии. Он справедливо писал в стихотворении «Октава» (1841):

Гармонии стиха божественные тайныНе думай разгадать по книгам мудрецов.

И сам первым пытался расчислить эти «божественные тайны» «гармонии стиха». Не стоит говорить, что ничего хорошего из этого не получалось.