Приручить Сатану

Саваоф Теодорович пригвоздил вторую руку к кресту. Перед глазами всё поплыло, хотелось потерять сознание, но оно, как назло, билось о стенки черепной коробки, как птица о стекло.

— Ничего-ничего, — пробормотал он, пристраивая к стопе Евы третий гвоздь. — Я выбью из тебя эту дурь… Обязательно выбью… Всегда выбивал и теперь смогу… Думаешь, особенная какая-то?..

Когда ещё один ржавый металлический стержень вошёл в её тело, Ева хотела было вскрикнуть, но не смогла: горло будто онемело, и из него вырвался только страшный, пробирающий душу насквозь хрип, совсем не похожий на её красивый музыкальный тембр.

— Не трожь её, — прозвучал вдруг где-то рядом чужой голос. — Меня мучь, а её не смей. Спорь со мной сколько тебе вздумается, изверг, но рушить собственное счастье у вас в крови.

Саваоф Теодорович на мгновение оторвался от своего дела и презрительно посмотрел в сторону говорящего.

— Ты ещё здесь, — только и бросил он, больше ничем не удостоив Кристиана. Тот, шатаясь, поднялся и зашёл куда-то за крест.

— Ты только не бойся, — услышала вдруг Ева сквозь собственное громкое сердцебиение его успокаивающий шёпот. — Мы с тобой, в твоём сердце, хоть ты в нас и не веришь. Это не главное. Потерпи немного, сейчас будет не больно.

Ева почувствовала, как его холодная, дрожащая, окровавленная рука медленно прикоснулась к её лбу. Саваоф Теодорович в это время отвернулся, пытаясь найти четвёртый гвоздь, и не увидел того, что сделал Кристиан, а когда обернулся, было уже поздно: вся боль вдруг куда-то резко ушла, будто испарилась, осталась только приятная болезненная слабость.

— Когда же ты успокоишься, — прошипел сквозь зубы, как огромный разъярённый наг, Саваоф Теодорович, увидев за крестом молодого человека, и двинулся к нему. Глаза его покраснели и вспыхнули, словно угли в недавно потухшем камине; он схватил уже порядком ослабевшего Кристиана за шею и силой развернул сведённую судорогой руку, в которой был крепко зажат четвёртый гвоздь.

— Хорошо тебе, Ева? Это то, чего ты хотела? — зло процедил Саваоф Теодорович и пытливо заглянул в удивительно безмятежные глаза Евы, однако не придал этому большого внимания, посчитав, что она просто теряет сознание. — Откажись от своих слов, и я закончу пытку. Не заставляй меня дальше мучить тебя.

— Никогда, — хрипло прошептала в ответ Ева и широко улыбнулась. Саваоф Теодорович побледнел от гнева и мелко задрожал.

— Это ещё вопрос, кто кого сейчас мучит… — слабо заметил Кристиан из темноты угла и начал было смеяться, но закашлялся собственной кровью. — Ты всё ещё мне не веришь, изверг, что страдаем здесь не только мы, но и ты?.. А зря. Ладно я, но Ева — ты ведь не хочешь причинять ей боль, у тебя не поднимается рука, но ты пересиливаешь себя и мучишь… Мучишь и её, и себя. Но остановиться не можешь, потому что гордость не позволяет признать собственное бессилие. Гордость — это хорошо, да ведь это не гордость… Это гордыня. Помяни моё слово, ты не увидишь счастья, пока этот грех ест тебя изнутри.

— Замолчи! — воскликнул Саваоф Теодорович и со всей силы вонзил в ступню Евы четвёртый гвоздь.

Она ничего не почувствовала.

Саваоф Теодорович подозрительно прищурился, внимательно посмотрел сначала на девушку, затем на Кристиана и вдруг расхохотался.

— А, — протянул он, ядовито улыбаясь. — Я понял, что ты сделал, — он подошёл к Кристиану и, приподняв его голову за подбородок, заглянул в угасающие глаза. — Ты принял всю её боль, — Саваоф Теодорович кивнул головой в сторону Евы, — на себя. Ну-ну, ну-ну. Последняя деталь, красавица, — обратился он уже к девушке и, взяв со стола терновый венец, аккуратно надел его на голову Еве. По её лицу, как когда-то по лицу Кристиана, побежала тонкая алая струйка.

— Видишь, Ева, — медленно заговорил Саваоф Теодорович, нежно стирая тыльной стороной ладони с её щеки ещё горячую кровь. — Я чудовище. Я монстр. Что будет, когда ты узнаешь, кто я на самом деле?.. А ведь я показал тебе своё истинное лицо, и хотя я, признаться, не любитель крови — предпочитаю эту бесконечную людскую глупость, когда я осуществляю их желания, а они потом проклинают меня за это, — но именно я, слышишь, Ева, именно я когда-то давно надевал на его голову, — Саваоф Теодорович кивнул в сторону тёмного угла, где сидел Кристиан, — терновый венец, я вбивал гвозди в его ослабевшие от терзаний и жажды руки, я, в конце концов, подносил к его губам губку с вином и смирной… А он не принял, — Саваоф Теодорович едко усмехнулся и отошёл к гробу позади себя, как вдруг резко развернулся и приблизился почти в плотную к Еве. В его глазах заблестело безумие. — Беги от меня, Ева, беги! — закричал он, словно пытался дозваться до затуманенного влюблённостью разума девушки. — Не привязывай меня к себе и сама не привязывайся! Собака — животное преданное, но кусает больно, особенно, когда её бросили…