На этот раз они возвращались ползком, огибая горы металлических трупов. Решив, что двум смертям не бывать, мы подпустили их как можно ближе и начали расстреливать в упор. Один мислик успел взлететь; мы с трудом увернулись, он с ходу проломил дверь, которая была у нас за спиной. Ульна бросилась в дыру, я — за ней. Мы очутились в обширной комнате с бесформенными обломками в тех местах, где, видимо, когда-то стояла мебель. Напрасно искали мы лестницу или лифт, чтобы проникнуть в верхние этажи. Если таковые и существовали, то они, наверное, давно обрушились. Зато мы обнаружили ход в низкий подземный туннель, где я мог идти только согнувшись. Вскоре стало ясно, что этот туннель тянется параллельно улице, только расположен под ней. Мы продолжали идти по нему, не обращая внимания на боковые ответвления: все они, как мы убедились, вели в такие же комнаты, как те, через которую мы вошли, голые или заваленные совершенно бесполезными для нас обломками. В тот момент мне было явно не до археологических изысканий!
Затем, почти неощутимо, туннель пошел под уклон. Мы не обратили на это внимания и продолжали идти как во сне, пока я с размаху не налетел на металлическую дверь. Дальше пути не было. Но на этой двери я впервые увидел барельеф — огненное колесо или стилизованное изображение солнца.
Только теперь, когда идти дальше было некуда, мы почувствовали всю тяжесть усталости. Вот уже десять часов, как мы были на ногах, и воздуха у нас оставалось всего на час. Машинально я взглянул на барометр, укрепленный на запястье моего скафандра: атмосферное давление уже не было нулевым, и термометр показывал двести шестьдесят пять градусов по абсолютной шкале. Значит, мы были в зоне, недоступной для мисликов. И здесь был воздух, но в ничтожных количествах. Его не хватило бы даже для того, чтобы пустить в ход легкие компрессоры, укрепленные у нас за плечами. Тем не менее это был добрый знак: быть может, за металлической дверью атмосфера была не так разрежена!
Мы начали лихорадочно осматривать дверь. В ней не оказалось ни замка, ни скважины, но я уже был знаком с более совершенными системами дверных запоров. Терпеливо, сантиметр за сантиметром мы ощупывали поверхность двери, поочередно нажимали на каждый луч солнца, пытались их повернуть. Все было тщетно. Прошло уже полчаса. Медленно, неотвратимо стрелка манометра кислородных баллонов приближалась к нулю.
Мы уже потеряли последнюю надежду, когда дверь вдруг со скрежетом распахнулась. Мы закрыли ее за собой; вторая, точно такая же дверь преграждала нам путь.
— Мы в шлюзовой камере, — пробормотала Ульна. — Быть может, за этой второй дверью есть воздух?
Мы попытались вспомнить, при каких обстоятельствах открылась первая дверь, и вскоре нам это удалось: нужно было нажать на верхний луч и слегка отвести его влево. И вот мы очутились в темной комнате, где барометр показывал почти одну эллийскую атмосферу. Я включил анализатор — его трубки покраснели одна за другой: кислорода достаточно, никаких ядовитых газов нет. Осторожно отвинтив окошечко своего шлема, я сделал первый вдох. Воздух был сухой и свежий, вполне пригодный для дыхания. Мы были если и не спасены, то, во всяком случае, получили отсрочку.
Зал был голым, пустым и, видимо, не имел другого выхода, кроме той двери, через которую мы вошли. Прежде всего мы поспешили освободиться от громоздких скафандров, тяжело давивших на усталые плечи. Совершенно измученные, мы растянулись рядышком на полу, погасили лампы и мгновенно уснули.
Видимо, я спал беспокойно, потому что во сне откатился к противоположной стенке. Пытаясь отыскать лампу, я долго шарил в темноте руками, наконец сел и ухватился за какой-то рычажок на уровне своей головы. Он подался — и случилось чудо: в глубине комнаты словно открылась вторая дверь, и на фоне светлого прямоугольника возник человеческий силуэт! Он был невелик, и я видел только общие контуры, не различая отдельных черт. Затем он так же внезапно исчез, а на его месте появился огненный шар, и странное слово зазвучало в моих ушах.
— Ульна, — крикнул я, — проснись!
Огненный шар исчез, теперь я видел звездное небо. Потом появилось изображение планеты; сначала это был вид с очень большой высоты, но постепенно планета приближалась. Перед нашими глазами проплывали горы, леса, океаны, равнины, и странный голос все время повторял: Сифан, Сифан, Сифан!.. Я понял, что так называлась эта планета.
Но вот вращение планеты приостановилось, и мы увидели тот же самый город, но только залитый лучами солнца; он назывался Герсея. Площади его были заполнены машинами и живыми существами, которых с большой высоты мы не могли как следует рассмотреть.