Пришельцы. Выпуск 2

В самом начале своей журналистской карьеры Кирилл пытался бороться за чистоту воздуха, но как-то безуспешно. Нет, он, конечно, понимал, что заводы должны работать — в конце концов, и само существование города зависело от них. Но почему нужно было травить самих себя ради того, чтобы заработать немного больше денег? А ведь днем они не рисковали отключать все эти фильтры и очистительные системы — только ночью. Если этого не видно, то и нет ничего? Тьфу на вас!

Позже Кирилл обратил свои взоры на другие сферы жизни человека в большом городе, но время от времени возвращался к избитой теме и вставлял шпильку-другую, хотя и считал это борьбой с ветряными мельницами. И сейчас, стоя на балконе, он смотрел на разрастающуюся в ночном небе оранжевую опухоль, сожалея об отсутствии под рукой какого-нибудь завалящего гиперболоида, чтобы жахнуть невидимым лучом крест-накрест по чадящим трубам, увидеть, как они надломятся и медленно завалятся в разные стороны. Дыма, наверное, будет еще больше, подумал Кирилл и стал разглядывать ухмыляющуюся физиономию призрачного джина, вылезшего из пламени заводской трубы. Тьфу на вас еще раз! А вот интересно, если волею судьбы я вдруг стал… ну, хотя бы простым… директором этого завода, что ли? Что бы я тогда делал и говорил по этому поводу? Вот вопрос!..

По бульвару лениво текли два встречных потока машин, наполняя пространство гулом моторов, сквозь который иногда прорывались обрывки разнообразных музыкальных фраз, рожденных автомобильными радиоприемниками. Иная легковушка несла в себе столь мощный музыкальный грохот, что, казалось, подпрыгивала в такт барабанных ударов…

Кирилл ушел в комнату и плотно закрыл балконную дверь. Потом он проверил, хорошо ли закрыты все окна и форточки, не появилась ли вода в кране — вода не появилась, — и отправился спать.

II.

На другой день Кирилл проснулся поздно. В голове творился кошмар, в горле царствовала Великая сушь. В комнате было невыносимо жарко и душно, из кухни доносился мерный стук водяных капель.

Хоть воду дали, подумал Кирилл, нехотя отрываясь от подушки и садясь на постели. Некоторое время он сидел так, сгорбившись, закрыв глаза и все ниже и ниже опуская голову. Потом вздрогнул, медленно поднялся, поплелся в ванную. Горячий, а затем холодный душ согнали остатки сна, яичница и стакан терпкого чая заметно подняли настроение. За окном висело серое марево, в котором растворялись деревья, дома, бульвар; завод со своими трубами вообще исчез из виду.

Убрав со стола и вымыв посуду, Кирилл ушел в комнату, где уселся за пишущую машинку. Несколько минут он сидел неподвижно, разглядывал заправленный в каретку листок бумаги. Мысли в голове бродили какие-то отвлеченные, ленивые, навевающие тоску и желание лечь и уснуть. Скорее всего, это жара так действует; Кирилл вдруг обнаружил, что сидит весь мокрый от пота. Пришлось опять идти в ванную и стоять под душем. Точно, надо ехать за город! Что там Женька говорил насчет Межозерной? Вернувшись в комнату, Кирилл глянул в окно и передернул плечами. Потом он посмотрел на часы, было без пяти минут десять.

Как человек легкий на подъем, Кирилл собрался быстро. С одеждой особенно не мудрил: джинсы, рубашка, кроссовки, ветровка (на всякий случай). Бросил в рюкзак три банки тушенки, буханку хлеба, спички, соль, ложку, кружку, коробку с чаем, сунул полпачки чистых листов бумаги и на все это взгромоздил печатную машинку, благо она была портативной и закрывалась специальной крышкой. Рюкзак получился не столько тяжелый, сколько неудобный: в спину упиралась то банка, то кружка, то угол печатной машинки. После двух примерок удалось все более-менее уложить и подогнать лямки. Не снимая рюкзака, Кирилл перед дорогой присел на стул, похлопал по карманам (деньги, ключи, перочинный ножик — все на месте), еще раз посмотрел на часы, поднялся и вышел на лестничную площадку.

Он быстро спускался по лестнице; слева скользило стена, хранящая посеревшую от времени побелку и процарапанные надписи великовозрастных оболтусов, а лучше сказать «наскальную живопись» современных троглодитов. Все это было настолько знакомо, что не привлекало никакого внимания. Но на очередной лестничной клетке его взгляд невольно выхватил совершенно новое: возле узкого окна с откинутой рамой, под самым потолком, куда не дотянется рука среднестатистического подростка, на относительно чистой и гладкой поверхности простым карандашом, правда, очень жирно и крупно, было выведено: «А+К=…». Чему же была равна эта формула, безымянный автор, по всей видимости, не знал. Или просто не успел дописать по какой-то причине.