Присяжный заседатель

Винсент сворачивает на узкую проселочную дорогу, они едут мимо лугов, усыпанных осенними цветами. “Рейнджровер” останавливается.

— Они ни на что не способны, — говорит Энни. — Обычные бездарные бюрократы. Меня от них с души воротит. Больше всего меня раздражает их слабость.

Вдвоем они идут по лугу к старой ферме, которую Учитель купил несколько лет назад. Приводить сюда Энни рискованно, но Учитель думает: одной опасностью больше, одной меньше — какая разница. Эта мысль заставляет его улыбнуться. Со всех сторон его окружает невидимая, смертоносная опасность. А выглядит со стороны все это весьма невинно: он и Энни идут вдвоем по миниатюрному мостику через ручей, потом поднимаются по тропинке. Желтая листва деревьев, журчание воды, на старой вишне — черная стая ворон. Риск? Что такое риск? Это дар, благодаря которому мы понимаем смысл любви.

— И все же, Энни, вы должны их простить. Они слабы из-за того, что отвергают Тао. Делают они это потому, что боятся. Но сердца их чисты, они вас любят, они…

— Заткнитесь вы, — яростно шепчет Энни, останавливаясь. — Вы еще будете меня учить, кого прощать, а кого не прощать! Вы, подонок, сволочь! Я вас ненавижу, вы это знаете? Если бы я могла, я убила бы вас голыми руками! Чистые сердца — с ума сойти! Учитель читает мне очередную лекцию! Вы еще расскажите мне про то, какой целительной силой обладает ужас, какой сильной я стала благодаря вам! Особенно я люблю послушать про то, как ваша любовь спасет моего ребенка.

— Энни…

— Заткнитесь! — кричит она.

Они стоят под голым тополем. Учитель любуется ее гневом, тем, как разметались по плечам ее волосы. Энни просто чудесно смотрится на фоне желтеющих трав.

— Не смейте улыбаться! — кричит она. — Я не шучу! Если бы я могла, я бы прикончила вас! Неужели вы думаете, что я всерьез воспринимаю чушь, которую вы несете? Отвернитесь, не пяльтесь на меня!

Пожав плечами, Учитель опускает глаза. Но губы его кривятся в улыбке, сдержать которую он не в силах.

— Я ВАС НЕНАВИЖУ!!!

Она идет дальше, Учитель держится чуть позади. Через несколько минут Энни останавливается под дубом и срывает коричневый лист.

— Больше всего мне ненавистно в вас то, что вы всегда правы. Да, я действительно стала сильная, вы не ошиблись. Теперь вы счастливы?

— Да.

Голос Энни становится тише, мягче, в нем звучит отрешенность:

— Я после большого перерыва зашла в свою мастерскую, посмотрела на свои старые работы и увидела, насколько они беспомощны. В них нет мужества, нет боли, нет огня. Они — отражение моей прошлой жизни. Я изгоняла из своей жизни страсть и настоящее чувство. Если меня что-то пугало, я закрывала глаза. Не смотреть, идти дальше, не оглядываться. Теперь я чувствую, что больше так жить не могу и не хочу. Вы довольны своей ученицей?

— Да.

— А зря. От этого я ненавижу вас еще больше.

Учитель сглатывает слюну, у него щемит сердце.

— Энни… — Голос у Учителя сдавленный, это почти шепот. — А кроме ненависти, вы ничего ко мне не испытываете?

— Перестаньте, — роняет она, не глядя на него. — Пожалуйста, перестаньте.

Но Учитель знает, что она на самом деле хотела бы сказать.

В полном молчании они поднимаются по склону. Буйные краски осенней природы — вербейник, золотарник, вереск. Энни останавливается, смотрит вокруг.

— Вот чего я не могу понять, Зак, — говорит она. — Вы такой сильный. Почему вы работаете на Луи Боффано? На этого… на этого…

— Громилу, хотите вы сказать?

— Ну, если он ваш друг…

Учитель смеется.

— У Луи Боффано нет друзей. Он псих. Чудовище. Но он меня интригует. Вам кажется, что мое увлечение этим человеком — признак психической аномалии?

— Не знаю. Может быть. Хотя…

— Меня вообще привлекает и завораживает концепция мафиозной семьи. С самого детства.

— Тогда почему бы вам не взять управление семьей в свои руки?

Энни бросает на него быстрый взгляд — проницательный, острый. Неужели это моя Энни, думает Учитель. Робкая, закомплексованная Энни.

Учитель смеется.

— Может быть, когда-нибудь я это и сделаю.

— Скоро?

— Не знаю. Мне спешить некуда. Я веду расслабленный образ жизни. Набираю союзников, способствую их служебному росту. Я и в самом деле, Энни, имею массу свободного времени. Действия мои тривиальны, в них нет ни малейшего напряжения. Но сила и энергия стекаются ко мне сами.

— А вы можете избавиться от Боффано?

Ее прямота приводит его в восторг.

— Не думал об этом. Разве есть какая-то разница? Я могу убрать старину Луи, могу его не трогать. В качестве прикрытия он очень полезен. Я не хочу мозолить публике глаза. Пусть Луи будет горой, я буду ущельем.

— Но как вам все это удается? Как вы поддерживаете связь с Боффано? Ведь за ним все время ведется наблюдение.

Учитель пожимает плечами.

— Курьеры, связные, условные знаки.

— И вы никогда с ним не встречаетесь?

— Редко. Я знаю, что каждое воскресенье в пять часов Луи отправляется на кладбище Гринвью, где находится их семейная усыпальница. Полиция давно привыкла к этому, и на кладбище слежки не бывает.

— Значит, сегодня?

— Что “сегодня”?

— Сегодня вы с ним встретитесь? Ведь сегодня воскресенье.

— А что, я зачем-либо должен с ним встретиться?