Прислужник своего «Естества»

И дело не в том, что понимает, что после того, как я изуродую ей ногти — возврата к старой, единственно известной ей профессии — не будет. Потому что не сможет она залечить пальчики настолько, чтоб выполнять свои поддержки, движения и всё прочее, что положено делать с партнёром по па-де-де и прочем таком, без жуткой и постоянной боли.

С другой стороны, понимаю я, что на слово женщины, да ещё в таком положении, полагаться — ну никак нельзя. И буду я распоследний дурак, если поддамся её мольбам, и отпущу. Ну, вернее — отвезу куда-нибудь подальше от моего дома, да и выгружу у какой-нибудь больницы: как поступила героиня Умы Турман с Софи в фильме «Убить Билла».

А заставила она меня всё равно — приостановиться. И даже задуматься.

До этого мне, конечно, приходило в голову, что самый надёжный способ отделываться от трупов — это закапывать их, да поглубже, прямо тут, на моём участке.

С другой стороны — копать и нудно и тяжко. Это — если убью её часа через три, как планировал, всё равно придётся ждать часов до двенадцати, пока все соседи угомонятся. И места во дворе не так уж много. Максимум — трупов на двадцать. Но отпустить…

Хотя, конечно, мужества и силы духа ей не занимать. Куда там — какой Зое Космодемьянской. Но та — хотя бы за Идею. А моя? А-а, да: за мать и брата.

Ну правильно: если ей дадут больничный, она же по нему получит. И сможет и дальше продолжить быть солисткой, когда восстановится. Если восстановится.

Поймал себя на том, что если и повынимать ей все гвозди из икр — всё равно у врачей возникнут вопросы: где такие странные ожоги и раны получила?! И рано или поздно дойдёт дело и до меня… Значит, можно (И нужно!) сделать так, чтоб больничный ей дали по другому поводу.

Например, перелом! Руки.

Понимаю, что молчание моё затянулось, и она прекрасно видит, и тоже — понимает, что я реально колеблюсь, а не играю с ней в кошки-мышки. Говорю:

— Тебе сколько лет?

— Двадцать девять.

— Ты была замужем? Дети есть?

— Нет. — хотя чего я спрашивал?! Если б были — она о них бы и думала и молила в первую очередь! Да и кошечка была бы — не столь «плотная»!

— Теперь слушай внимательно. Я действительно получил от тебя всё, что хотел. Незабываемые ощущения. Безудержный и «крутой» секс. Страданиями твоего тела насладился в полной, так сказать, мере. Потешил я вволю своё извращённое и уязвлённое отказами самолюбие! (Из тебя вышел бы неплохой психолог.) И знаешь что? — по глазам вижу, что уже догадалась, но пока не смеет в открытую выразить свою радость от победы. Понимает, что могу в любой момент передумать!

— Ты не убедила меня в том, что сломлена. Есть там, в глубине твоих глаз — та самая искорка. Фанатизм. Как у первых христианок-мучениц. Ты скорее сдохнешь, чем отречёшься. И сейчас ты неплохо играла, изображая беспомощную и умоляющую жертву.

Но я могу тебя и правда — отпустить.

При одном условии.

Ты засунешь в …опу свою гордыню, выйдешь за какого-нибудь богатого лоха замуж, и нарожаешь побольше детей!

С твоими внешними данными охмурить любого толстосума будет нетрудно! А родить помогут врачи: хоть таз у тебя и узковат, кесарево сечение сейчас делают на раз! Но дело, как я уже сказал — только в твоём вредном и непримиримом характере! Ты же — мать твою! — «гордая»! «Самостоятельная»! И самодостаточная! А ведь мама твоя тебе наверняка всё то, что сказал сейчас я — объясняла. Неоднократно!

И наверняка с нулевым эффектом: ты же — «сама лучше всех всё знаешь!»

Ну так вот.

Я — не твоя мать. И ссылаться на наши, местные, традиции и менталитет — не собираюсь. У меня свои аргументы в пользу идеи о том, почему ты должна выйти замуж, и родить много детей.

Такие, — тычу в неё пальцем, — гены нужно передать дальше. Во что бы то ни стало!

Чтобы наша Земля была населена только такими, несгибаемыми и упрямыми, и очень красивыми женщинами! Глупо таким генам позволить пропасть!!!

Я сам — ненавижу ломак и кривляк, на самом деле просто желающих продаться повыгодней! А ведь пока что — именно их тактика приносит им дивиденды! И такие расчетливые твари попадают в содержанки или жёны состоятельных папиков!

А должны — такие как ты!

Беру паузу, чтоб передохнуть, и перестать задыхаться: что-то и правда: понесло меня! Разошёлся не на шутку! Но, сделав тон спокойным, спрашиваю:

— Я доступно объяснил свою мысль?

Она некоторое время молчит. Хмурится: обдумывает.

Затем начинает рыдать!

По-настоящему! Нет: правда: она рыдает так, словно проняло её!..

Пока она сотрясается, мне становится неловко. Встаю, ослабляю натяжение на её ножки, убрав с грузов-противовесов по двадцать кило. И даже даю ей, вернувшись, попить нормальной, неподсолёной, жидкости — из пиалы, из которой пью сам.

Пьёт, не сдерживаясь — только вот ещё захлёбывается иногда: чай явно попадает не в то горло… Наконец допила. Угомонилась.

Смотрит на меня теперь совсем другими глазами… Словно удивлена. И даже заинтересовалась…

Мной.

Чёрт! Вот только в шлепанутую и упрямую балерину мне не хватало…

Влюбиться!

Нет уж. Я — сам по себе! Независимый и тоже — того. Гордый.

И женщин — презираю.

Но вот её…