Приснись мне, убийца

– Нет, не очень.

– А точнее можно определить этот срок?

– Два месяца, наверное.

– Два месяца, как вы поссорились? – уточнил Хургин.

– Нет, поссорились мы совсем недавно.

– А что такое вот этот ваш срок – два месяца?

– Два месяца назад у меня пропал интерес к работе.

– Вот так сразу?

– Да.

– В одно мгновение? – не поверил Хургин.

– Да.

– Проснулись в одно утро и решили, что все?

– Что – все? – переспросил Козлов и даже наморщил лоб, пытаясь сообразить, что к чему.

– Мы говорили о вашей диссертации, – напомнил Хургин. – И о том, что у вас пропало желание работать над ней.

– Ах да, – вспомнил Козлов.

– Так почему вам не хотелось над ней работать?

– Не знаю. Не могу объяснить.

Козлов неожиданно приподнялся на стуле и горячо заговорил:

– Вы должны во всем разобраться! Я вижу ваши глаза, такие глаза бывают только у умных и благородных людей, и я вам верю! Это так просто – выслушать меня и понять, что я говорю правду!

Он резко опустился на стул и закрыл глаза, почему-то покраснев.

– Что я говорю! – произнес после паузы. – Простите меня. Это какой-то бред. Все происходит помимо моего желания. Я хочу сказать одно, а на деле получается совсем другое.

– У вас когда-нибудь черепно-мозговые травмы были?

– Нет.

– И в детстве?

– И в детстве.

– И еще вопрос: вы пьете?

– Вы об алкоголе говорите?

– Да.

– Почти не пью.

– Почти – это как?

– А норма какая?

– Рюмка.

Козлов отвечал как автомат. На лице эмоции практически не отражались. Хургин выразительно посмотрел на Большакова. Тот кивнул в ответ и вызвал конвой. Козлова увели.

– Каков фрукт! – сказал Большаков. – Что скажете?

– Скажу, что требуется серьезное обследование.

– А предварительно?

– Затрудняюсь что-либо сказать.

Большаков почти разочарованно посмотрел на доктора.

– И все-таки, – пожал плечами Хургин. – Что-то из симптоматики, конечно, есть. Заторможенность, обрывочность мышления, внутренний разлад, конфликты с окружающим миром.

– Так он болен, по-вашему? – не поверил Большаков.

– Есть вещи, которые заставляют посмотреть на него внимательнее, – сказал осторожно Хургин. – Если у него пустота в голове, он плохо понимает, о чем ему говорят, хочет сказать одно, а вместо этого получается другое – это типичное проявление синдрома Кандинского-Клерамбо. И, возможно, у него определят-таки шизофрению. Но… – Хургин развел руками. – Есть один момент, который заставляет меня усомниться в болезни этого человека.

– Что именно? – заинтересовался Большаков.

– Слишком внезапно у него все началось. Вот эти два месяца, о которых он говорит, – я этому не верю. Не бывает так, чтобы до поры все было хорошо, а утром человек вдруг проснулся шизофреником. Здесь у меня сомнения.

– И что же делать?

– Освидетельствование проводить. Раствор барбамила внутривенно – и у него симптоматика раскроется во всей красе.

– Значит, пока ничего не можете сказать?

Глава 21

Лестницу он обнаружил случайно, когда присматривал для себя место, с которого можно было наблюдать за квартирой. Уже в темноте, когда село солнце, он взобрался на крышу старого сарая и здесь наткнулся на лестницу. Она была деревянной и легкой, и он вдруг понял, что все его проблемы решены. Квартира, та самая, располагалась на втором этаже, и если лестницу приставить к стене дома, можно легко попасть на нужный ему балкон.

Двор – не проходной, тупиковый, и люди здесь появлялись редко. Проходили торопливо и скрывались в одном из двух подъездов, а он лежал на теплой после дневного солнца крыше сарая и терпеливо ждал. В окнах нужной ему квартиры горел свет, но он не видел, что происходит внутри, из-за усеянных яркими цветами штор, только кухню шторы не закрывали, но там и не было никого.

Он долго лежал без движения, а когда почувствовал, что его левая рука затекла, повернулся, и это получилось у него как-то неловко. Он ощутил нож в кармане брюк – тот уперся ему в ногу жестким бруском – и даже поморщился. В окне кухни вдруг мелькнул силуэт человека, и он приподнялся на локте, чтобы лучше его рассмотреть. Да, тот самый. Молодой, симпатичный, безутешный. Но почему у него свет горит во всех комнатах? Кто-то есть, кроме него? Гости? Это было бы неприятным открытием.

Человек тем временем раскупорил бутылку с пивом и вышел из кухни, погасив при этом свет. А через четверть часа погас свет и в комнатах.

Он взглянул на часы. Половина двенадцатого. Ровно в полночь, если за эти полчаса свет больше не загорится, можно будет начинать.

Загаданные полчаса он выждал минута в минуту и в полночь спустился с крыши сарая во двор, прихватив с собой лестницу. Во всем доме свет был погашен, только в угловой квартире на третьем этаже светилось окно. Он осторожно, стараясь не производить шума, приставил лестницу к балкону и обнаружил, что не ошибся – очень удобно будет подниматься.

На балкон он скользнул тенью. Здесь его поджидал еще один сюрприз: ведущая в квартиру дверь оказалась открытой и легко, без скрипа, отворилась, едва он толкнул ее рукой. Теперь его от квартиры отделяла только массивная штора, он задержался перед ней на мгновение, собираясь с духом, и вошел в комнату.