Пристрастие к смерти

Дэлглиша подмывало спросить, находит ли он церковь Святой Маргариты в Вестминстере более подходящей. Джилмартин, не без самодовольства продемонстрировав по крайней мере поверхностное знание церковной архитектуры и Священного Писания, вышел из-за стола и стал расхаживать от окна к окну, будто бы только сейчас сообразив, что он – единственный из присутствующих – сидел и тем самым ставил себя в невыгодное положение, располагаясь ниже остальных. Он мог позволить себе хорошего портного и одевался с тщательной официальностью, которая, будь он менее самоуверен, позволила бы заподозрить, что он отдает себе отчет в некоторой сомнительности репутации секретной службы и не хочет усугублять эту сомнительность какой бы то ни было небрежностью в манерах или внешнем виде. Но на самом деле он одевался так – как, впрочем, делал и все остальное, – только чтобы доставить себе удовольствие. Сегодня он был элегантен в серых тонах. Поверх строгого костюма в едва заметную более темную полоску его почти бескровное лицо и прилизанные волосы, преждевременно поседевшие и зачесанные назад с высокого лба, подчеркивали как избранный им образ, так и цветовую гамму – досконально продуманная композиция в серых и серебристых оттенках, на фоне которой «галстук старой школы»[32], несмотря на его относительную строгость, выделялся как кричащее знамя демонстративного вызова.

По контрасту с Джилмартином, Билл Даксбери, коренастый, краснолицый, громогласный, напоминал фермера, более преуспевающего в сельском хозяйстве, нежели в светскости. Он стоял вполоборота к окну, словно ребенок, получивший указание держаться в стороне от взрослых и их дел. Дэлглиш заметил, что он недавно сбрил усы. Без них его лицо казалось голым и незавершенным. Одет он был в клетчатый твидовый костюм, слишком теплый для относительно мягкой осени; шлица на спине разошлась на полных, весьма напоминающих женские ягодицах. Когда Джилмартин смотрел на него, что случалось нечасто, на его лице появлялось болезненное и несколько удивленное выражение, видимо относившееся как к фигуре подчиненного, так и к делу рук его портного.

С самого начала стало ясно, что говорить будет Джилмартин. Даксбери предварительно проинформировал его, но теперь ему надлежало молчать, покуда не спросят. Дэлглишу вдруг вспомнилась вечеринка, на которой ему довелось присутствовать несколько лет назад. Он оказался тогда сидящим рядом с одной из присутствовавших женщин на оттоманке, предназначенной на троих, но вмещавшей от силы двух человек. Вечеринка происходила в георгианской гостиной дома на Айлингтонской площади, хотя ни имени хозяйки, ни повода, по которому собрались гости, он, хоть убей, вспомнить не мог. Его соседка была немного подшофе, не сильно, однако достаточно, чтобы стать игривой, веселой и откровенной. Имени ее память Дэлглиша не сохранила, да это и не важно. Они просидели рядом с полчаса, прежде чем хозяйка дома тактично развела их. Он лишь отчасти помнил, о чем шел разговор. Дама рассказывала, что они с мужем живут в пентхаусе, выходящем на улицу, где студенты любили устраивать свои демонстрации, и полиция – дама не сомневалась, что те люди были из специальной службы, – попросила разрешения расположиться в их гостиной, чтобы делать снимки из окна.

«Мы, конечно, разрешили, – продолжала она, – и они вели себя исключительно корректно, но что-то меня все же смущало, хотелось сказать им: это же британские подданные, они имеют право устраивать демонстрации, если считают нужным; а если вам необходимо их сфотографировать, почему вы не делаете это открыто, на улице? Но я не сказала. В каком-то смысле это было развлечение: приобщение к тайной операции. И не наше дело им противостоять. Они знают, что делают. А конфронтация с этими людьми никогда до добра не доводит».

Ему тогда показалось – и продолжало казаться теперь, – что ее рассказ являет собой квинтэссенцию взглядов умеренных либералов всего мира: «Они знают, что делают. Не наше дело им противостоять. Конфронтация с этими людьми никогда до добра не доводит».

– Удивляюсь, что вы и МИ-5 до сих пор не инициировали сотрудничество с КГБ, – ехидно произнес он. – С ними у вас больше общего, чем с любым «чужаком». Было бы поучительно ознакомиться, как они ведут свою бумажную работу.

Джилмартин, подняв бровь, посмотрел на Дакс-бери, словно приглашая его проявить солидарность перед лицом подобного безумия, но сказал все так же мирно:

– Что касается бумажной работы, Адам, нам было бы куда легче, если бы ваши люди вели ее добросовестнее. Когда Массингем запрашивал информацию об Айворе Гарроде, ему следовало заполнить форму.

– В четырех экземплярах, конечно.

– Да, одна копия необходима для регистрации, одна, как предполагается, – для вас. Не надо забывать и о МИ-5. Можно проверить, но я бы сказал, что четыре копии – это минимум.

– Эта девушка, Дайана Траверс, – вернул его к сути дела Дэлглиш, – неужели она была самым подходящим человеком, чтобы шпионить за государственным министром? Даже для специальной службы выбор представляется странным.