Присутствие духа

Ему казалось диковинным все, что еще оставалось вокруг таким, как вчера: и то, что немолодой полный мужчина у входа в парк взвешивался на белых медицинских весах и даже брал у весовщика квиток, и то, что городская газета, только что наклеенная на стенд, открывалась передовой «С пользой провести летние каникулы», а в заключение предлагала читателям шашечный этюд и разгадку кроссворда, напечатанного в прошлое воскресенье… Подходя к горисполкому, Воля и Рита встретили Леонида Витальевича. Леонид Витальевич преподавал в их школе историю древнего мира и средних веков. Ему было около пятидесяти лет. Он не выглядел стариком, а казался человеком из другого мира — не древнего, но старого. Внешность его была Воле знакома по кинокартинам еще до того, как он в первый раз увидел своего учителя: вот такие люди в дореволюционное время сочувствовали рабочим, стремились их учить и просвещать, а потом, когда доходило до вооруженной борьбы, путались под ногами… Вот такие же у них были пенсне, бородки, воротнички, вот такая же гладкая речь и мягкая, без мозолей, рука, охваченная в запястье крахмальной манжетой, с обручальным кольцом на безымянном пальце… Впрочем, в то время, которое изображалось в знакомых Воле кинокартинах, Леонид Витальевич был еще мальчиком и учился в гимназии. Теперь же, когда он стал так похож на пожилого дореволюционного интеллигента, в России уже двадцать четвертый год существовала Советская власть.

— Здравствуйте, Леонид Витальевич! — по-ученически дружно и отчетливо произнесли Воля и Рита.

— О! — Леонид Витальевич торопливо поздоровался. Он всегда здоровался так, точно смущен был, что не сразу заметил знакомых, и хотел приветливостью загладить промах. — Неразлучные!

Если они шли по городу вместе, то непременно попадались на глаза Леониду Витальевичу, и всякий раз Воле приятно было, что они кажутся ему неразлучными…

— Неужели война, молодежь?.. — спросил учитель так, словно не ему, историку, а им виднее было, как начинаются в мире войны.

Они не успели ответить: Алин лейтенант спешил к ним от горисполкомовского подъезда.

— Объявят! — выдохнул он, приближаясь. — Сейчас объявят!.. — и указал на рупор над зданием горкома партии, откуда в дни праздников лилась музыка и звучали приветствия демонстрантам.

Люди, собравшиеся на маленькой площади, где находились все главные в городе советские учреждения, молча глядели вверх… В молчании Леонид Витальевич проговорил:

— Войны начинаются летом.

Негромко, адресуясь только к Рите и Воле, он стал вспоминать, как разворачивались события в четырнадцатом году, после выстрела Принципа, как одна за другой вступали в войну европейские страны. Воля слушал его вполуха, но испытал вдруг сильное и странное чувство, когда он заключил:

— …И, наконец, девятнадцатого июля, в полдень, ровно в двенадцать часов, германский посол Пурталес передал Сазонову ноту: России была объявлена война!

Леонид Витальевич произнес это голосом, не дрогнувшим от боли, но наполненным ею: болью за все бессчетные смерти, за все бесповоротные перемены в судьбах людей, последовавшие за днем девятнадцатого июля четырнадцатого года… Очень смутно и лишь на одно мгновенье Воля почувствовал, что это боль еще за многое, чего он не знал и не знает… Ведь для него настоящая история начиналась позже — в семнадцатом.

— Какому Сазонову? Это кто — Сазонов? — услышал он голос в толпе.

— Сазонов был министр иностранных дел России, — сухо отвечал Леонид Витальевич.

Рита сжала Воле руку и сказала ему в самое ухо пугающе внятно:

— Сейчас тоже двенадцать часов!..

Голос диктора, многократно усиленный, оповестил, что работают все радиостанции Советского Союза.

Нарком иностранных дел Молотов начал свою речь. Он произнес первые фразы — о внезапном, без объявления войны, нападении фашистской Германии, назвал советские города, подвергшиеся на рассвете бомбардировке, и у людей на площади застучало в висках: значит, верно, так и есть — война!.. Минуту назад это было уже почти точно известно, но только теперь легла на головы и плечи тяжесть полной определенности, грозной ясности.

Когда Молотов сказал, что начавшаяся война станет Отечественной войной советского народа, Воля, озадаченный, покосился на учителя. Отечественная война?.. То ведь была война с отступлением и потерями, партизанами и пожаром Москвы… Как же так?

Он продолжал слушать речь, а в то же время в голове у него быстро мелькали обрывки лозунгов и песен:

«…Малой кровью, могучим ударом!», «…и готовы ответить тройным ударом на удар поджигателей войны», «…чтоб неповадно было им совать свое свиное рыло в наш советский огород!», «Броня крепка, и танки наши быстры!», «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов!». «А на вечер билеты у меня на „Если завтра война…“», — вдруг вспомнилось ему, и он поразился пустячности этой мысли в такую минуту.