Читаем Притяжение Балтии полностью

10

Тему отношения русских в Балтии к балтийским обществам и культурам можно рассматривать и как часть очень большой темы отношения вообще русских к Балтии и влияния Балтии на русскую советскую культуру и русское советское общество. Мы полагаем, что можно говорить об иногда скрытом и «подразумеваемом», иногда явном признании советским обществом и советской элитой балтийского культурного превосходства. Московская центральная бюрократия «позволяла» балтийским обществам очень многое из того, что не позволялось в России и других частях СССР. Многие экономические эксперименты, направленные на введение рыночных механизмов в советскую экономику, начинались в Балтии, которая, таким образом, по мысли бюрократической советской верхушки, была уже готова к тому, к чему сами русские ещё не были готовы. Цензура в Балтии была значительно слабее. Множество западных произведений литературы сначала переводились в странах Балтии и уже затем, получив здесь «апробацию», допускались в России. Модернистские стили в изобразительном искусстве, преследуемые в России, совершенно открыто существовали в Балтии. Естественно, что для многих представителей русской европейски-ориентиро-ванной культурной элиты Балтия, с её западного типа культурами и несколько большей свободой, была своего рода окном в Европу. Можно привести ряд примеров представителей русской интеллигенции, выражавших свой восторг перед балтийскими культурами. Например, Юрий Казаков сказал: «Я жалею, почему я не эстонец» [Абъзов 1996, с. 22]. Очевидно, схожие чувства возникали у некоторых русских и задолго до советской власти. Ю. Абызов цитирует в своей статье высказывание князя П. Вяземского, посетившего в начале XIX в. эстонскую церковь и сообщавшего свои впечатления: «Приятно видеть эту чернь грамотную с молитвенниками в руках» [Абъзов 1996, с. 21]. Некоторые представители русской культурной элиты, как Ю. Лотман или Д. Самойлов, даже переезжали в Балтию (нечто вроде полуэмиграции). На наш взгляд, проблема многообразного «европеизирующего» влияния Балтии на Россию требует специального изучения. Между тем не изучена даже такая часть этой проблемы, как роль Балтии в антикоммунистическом и антисоветском движении перестроечной эпохи. Наша статья о влиянии балтийских культур на русских мигрантов, таким образом, посвящена одному из аспектов этой более широкой проблемы балтийского влияния на русское советское и другие советские общества. " Цифры основаны на данных переписи 1989 г. В разных опросах зачастую приводятся очень разные цифры. Согласно опросу, проведённому в том же 1989 г. Тартусским университетом среди неэстонцев, в совершенстве знали эстонский язык только 8 %, активно владели им — 14 %, пассивно — 53 %, вообще не владели — 21 % [Vihalemm, Lauristin 1997, p. 293.) Скорее всего при переписи респондентами часто сообщались несколько приукрашенные сведения об их владении языками. Для наших целей, однако, это не так уж важно. Если люди преувеличивали своё владение балтийскими языками, значит, они считали, что это владение ценно и важно.

12

Очень вероятно, что эстонцы, латыши и литовцы при переписи также преуменьшали своё знание русского языка, как русские преувеличивали знание балтийских. Не говорить на русском или говорить на нём с нарочито сильным акцентом и делать вид, что ты его не понимаешь, было своеобразным проявлением национального протеста.

13

В своей статье «Русские Узбекистана — городской субэтнос» Е. Абуллаев, говоря о европейской ориентации культуры русских в Узбекистане, пишет: «...Для большинства "русскоязычных", выросших в Узбекистане, география Союза ограничивалась его европейской частью: Москвой, Ленинградом, Киевом, куда они ездили в командировки, Крымом и Прибалтикой, где они стремились провести отпуск. Особенно котировалась Прибалтика...» [Центральная Азия и Кавказ 2000, с. 213].

14

А. Ливен приводит слова одного таллинского еврея, который сказал ему: «Величайшей ошибкой лидеров нашего движения за независимость было то, что они с самого начала не обратились с достаточной силой к русским. А не сделали они этого потому, что их ненавидели» [Lieven 1993, р. 304]. Но вряд ли это даже можно назвать ошибкой, ибо сама независимость в громадной мере связывалась в сознании, во всяком случае латышей и эстонцев, прежде всего с избавлением от мигрантов. (См.: [The Baltic States 1994, p. 135].)

15 Вот некоторые любопытные данные из опроса русских, проживающих в разных республиках бывшего СССР, проведённого Н. Лебедевой, раскрывающие громадные масштабы психологического давления, которому подвергались русские в Балтии. С «открытым нежеланием разговаривать» в Казахстане сталкивались 15,6 % русских, в Узбекистане — 33,3 %, в Азербайджане — 16,7 %, в Эстонии — 57,1 %, Литве — 56,3 %, с «оскорбительными замечаниями и насмешками» в Казахстане — 34,4 %, в Узбекистане — 22,2 %, в Азербайджане — 16,7 %, в Эстонии - 32,1 %, в Литве - 43,8 % (См.: [Лебедева 1997, с. 72, 104, 140, 207].)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке
Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Книга А. Н. Медушевского – первое системное осмысление коммунистического эксперимента в России с позиций его конституционно-правовых оснований – их возникновения в ходе революции 1917 г. и роспуска Учредительного собрания, стадий развития и упадка с крушением СССР. В центре внимания – логика советской политической системы – взаимосвязь ее правовых оснований, политических институтов, террора, форм массовой мобилизации. Опираясь на архивы всех советских конституционных комиссий, программные документы и анализ идеологических дискуссий, автор раскрывает природу номинального конституционализма, институциональные основы однопартийного режима, механизмы господства и принятия решений советской элитой. Автору удается радикально переосмыслить образ революции к ее столетнему юбилею, раскрыть преемственность российской политической системы дореволюционного, советского и постсоветского периодов и реконструировать эволюцию легитимирующей формулы власти.

Андрей Николаевич Медушевский

Обществознание, социология
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика
Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика

Антипсихиатрия – детище бунтарской эпохи 1960-х годов. Сформировавшись на пересечении психиатрии и философии, психологии и психоанализа, критической социальной теории и теории культуры, это движение выступало против принуждения и порабощения человека обществом, против тотальной власти и общественных институтов, боролось за подлинное существование и освобождение. Антипсихиатры выдвигали радикальные лозунги – «Душевная болезнь – миф», «Безумец – подлинный революционер» – и развивали революционную деятельность. Под девизом «Свобода исцеляет!» они разрушали стены психиатрических больниц, организовывали терапевтические коммуны и антиуниверситеты.Что представляла собой эта радикальная волна, какие проблемы она поставила и какие итоги имела – на все эти вопросы и пытается ответить настоящая книга. Она для тех, кто интересуется историей психиатрии и историей культуры, социально-критическими течениями и контркультурными проектами, для специалистов в области биоэтики, истории, методологии, эпистемологии науки, социологии девиаций и философской антропологии.

Ольга А. Власова , Ольга Александровна Власова

Медицина / Обществознание, социология / Психотерапия и консультирование / Образование и наука