Привет, Афиноген

— Пора выписываться. Залежался я у вас. Совестно.

— А ты действительно сможешь уйти?

— Пусть одежду вернут.

Вместо одежды прикатили коляску и две юные хохотушки в белых халатах перевезли его в другую палату с тремя койками. Одну хохотушку Афиноген успел по пути ущипнуть за бок.

— Во, больные! — крикнула на весь коридор хохотушка. — Во, симулянты!

В новой палате его приветствовал сероглазый мужчина в синей пижаме с прической «бокс» по новейшей моде 60–х годов.

— Наконец–то, — обрадовался мужчина, — в шахматы играешь, братишка?

— Предпочитаю покер. По маленькой.

Мужчина посерьезнел и показал из–под подушки колоду карт.

— К вечеру сообразим. Заметано.

— К вечеру меня выпишут.

— Не выпишут, не боись.

Вернулся с полотенцем через плечо третий обитатель палаты — солидный дядька с костлявым узким телом. Судя по секретному выражению лица — работник торговли.

Афиногену хохотушка Люда принесла стакан морсу и подала с милой ужимкой. Он не спеша с удовольствием отпил полстакана, собрался еще разок ущипнуть девушку, но она была начеку.

— Поздравляю вас с соседом! — играя выщипанными бровками, обернулась она к старожилам. — Он вам даст жару. Не соскучитесь.

Пройдут годы, а Афиноген Данилов не позабудет ночь в больнице, страстный и журчащий шепот Ксаны Анатольевны, черного паука, крадущегося к горлу…

4

Федулинский поэт Марк Волобдевский несколько раз присылал мне свои новые стихи с просьбой опубликовать их в любом толстом журнале, а гонорар переслать на федулинский почтамт до востребования.

Еще при нашем знакомстве на квартире у Никоненко я объяснил ему, что никакой силы в журналах не имею и что хлопотать за него я могу с таким же успехом, как и он за меня. Марк Волобдевский принял мои слова за особого рода столичную остроту и вежливо посмеялся.

— Нам, литераторам, — сказал он, — необходимо поддерживать друг друга, чтобы не пропасть поодиночке. Работа наша тяжелая, физическая и мало кому понятная. Есть издевательский парадокс в том, что за кровь сердца, которой я пишу стихи, мне платят полтинниками. Но такая, как говорится, селяви. В Федулинске мало кто понимает поэзию, не тот контингент… Знаешь, я всерьез подумываю перебраться в Москву. У тебя нет там знакомых девушек?

— Есть, а зачем?

— Единственный путь для меня — это заключить фиктивный брак. Хотелось бы все–таки, чтобы невеста была не совсем урод и дура. Ну, ты меня понимаешь?

Я его понимал, но помочь не обещал. Стихи, которые он присылал, носили отпечаток глубоких внутренних переживаний, отличались некоторой гражданственной инфантильностью и простейшими рифмами, типа: «вода», «сюда», «слеза», «гроза» и т. д. На Марке Волобдевском лежала тень любезного мне города Федулинска, поэтому я честно мотался с его стихами по редакциям и, пряча глаза, пытался доказывать их достоинства и самобытность, чем составил себе репутацию человека с дурным вкусом и наглым характером. Один прямодушный литконсультант, разгорячившись, спросил меня без обиняков: «Зачем тебе это надо?» После чего мы оба слегка покраснели и молча разошлись. Я не раз давал себе слово написать Марку Волобдевскому все, что я думаю о его поэзии, но вместо этого блудливой рукой выводил гладкие фразы о рутине и консерватизме наших журналов и сочинял сказку о том, с какими колоссальными трудностями пробивается к читателям все новое и свежее, создаваемое в литературном цехе. Признаюсь, что, увлекшись близкой мне темой, я ошельмовывал многих ни в чем не повинных людей, получая от этого злодейское удовольствие.

К сегодняшнему дню у меня в кладовке скопилось целое собрание сочинений Марка Волобдевского. Тут и любовная лирика, ярким образчиком которой я считаю следующие строки:

Бегу к тебе в объятья, спотыкаясь.Ведь вижу, что не стоит, а бегу.Прожил я тигром, а в любви, как заяц,Застреленный на мраморном снегу.

…и масштабные произведения:

В моих руках расколется, юля,Такая твердая и круглая земля.

…и раздумья о судьбах литературы:

Написал стихи, отнес их критику.Не жалейте времени, прочтите–ка.Он прочел и, задирая нос,На полях поставил во весь лист вопрос.

Меня тоже постоянно мучает вопрос, на какие шиши живет поэт Марк Волобдевский, как добывает себе пропитание этот богатырского сложения человек? При встрече я обязательно расспрошу его об этом. Дело в том, что по принципиальным соображениям он взял расчет в своей торговой конторе и вот уже почти год бьет баклуши. Но ведь не помирает с голоду — одет, обут! Где он берет деньги? Не ворует же в конце–то концов?

Многообещающее для обеих сторон знакомство состоялось между Марком Волобдевским и пенсионером Петром Иннокентьевичем Верховодовым. Поэт прибыл к Верховодову поутру во вторник. Он представился, пожал Петру Иннокентьевичу руку, объяснил: