Привет, сосед! (СИ)

— Только не надо своей осведомленностью словно шашкой махать. Срубишь наши головы. — Не нравится мне загоревшийся блеск в ее глазах. Со своим безупречным характером мне все дело испортит. — В общем, любим мы с тобой друг друга, сечешь? Без памяти. Скажем, что прошлой весной познакомились. Типа я на своей днюхе тебя семье представить хотел, но не вышло. Там, короче, скандал был, праздник не задался, поэтому никто особо в хронологические подробности нашего с тобой романа вдаваться не будет.

За исключением Серебрянской. Смотрю на Колобка, терпеливо впитывающую мой план, и думаю, сказать о той стерве или пока не стоит?

— Твоя днюха весной? — вдруг спрашивает она.

— В августе.

— И сколько тебе стукнуло?

— А сколько дашь? — скалюсь, не отвлекаясь от дороги.

— Семьдесят четыре.

— Жестко ты со мной, — смеюсь, но признаю, что мы с Колобком друг о друге даже элементарных вещей не знаем. — Тридцать. А тебе?

— Женщинам неприлично задавать такие вопросы, — ворчит, отворачиваясь к окну. — Двадцать пять.

Напряжение заметно спадает. Оказывается, с Колобком можно наладить контакт. Главное — осторожничать, чтобы не закоротило.

Когда мы въезжаем в огромнейший двор, на котором можно построить аэропорт, я жду хотя бы удивление на ее лице. Обычно девчонки ахают и визжат, когда видят трехэтажный дворец с уникальным ландшафтным дизайном и фонтанами по периметру. Едва ли не в обморок грохаются, как только охрана обступает машину и встречает гостей. Колобка же ничем не поразить. Наоборот, гляжу на нее и побаиваюсь, что она сейчас заднюю включит. Вместо того чтобы броситься ко мне на шею и заявить: «Я вся твоя! Бери меня прямо здесь и сейчас!», — она тяжело вздыхает, спросив:

— А где здесь туалет поближе?

— Может, ты потерпишь? — уточняю я настойчиво.

— У вас что, в санузлах двери неисправные? Не волнуйся, если твоя мама заглянет ко мне, когда я буду сидеть на унитазе, я спрошу: «А Дема дома?»

У меня начинается нервный тик, потому что из дома уже выходит маманя. Как всегда, с бокалом красного, и нацепив на себя увесистые жемчуга.

— Мы собираемся произвести впечатление на моих предков, а не все просрать! — шиплю я.

— Так я же по-маленькому, — отвечает Колобок, выныривая из машины.

Парень из охраны, которого я впервые вижу, приветствует ее, а она просит его держать дистанцию и не вторгаться в ее личное пространство. Мне хочется шлепнуть себя по лбу. О чем я только думал, решив, что у Колобка получится?!

Выскакиваю из машины, оббегаю ее и беру эту пузатую дуреху под руку. Она вроде сначала дергается, но поняв, что пальцы разжимать я не собираюсь, послушно топает вместе со мной вверх по ступенькам — на террасу, где маманя опустошает бокал.

— В общем, имей в виду, — наказываю ей вполголоса, — у меня тут в те древние времена телка была. Арина Серебрянская. По легенде я на два фронта гулял. Ты же поможешь мне самоутвердиться в глазах любящих братьев?

— Ну ты и скотина, — цедит она сквозь плотно сжатые зубы. — Нарочно до последнего момента тянул, не рассказывая о какой-то выдре, потенциально представляющей угрозу для моих волос?

— Так я же в итоге тебя выбрал. Смело задирай хвост, любовь моя.

— Я решила, что Слава пошутил, — хмыкает мать, окинув нас взглядом. — У него нестандартный юмор, — улыбается она Колобку и, пошатнувшись, роняет бокал.

Тот вдребезги. Мать навеселе. Колобок в шоке.

— А у тебя мамины гены, — шепчет она мне, плохо скрывая злорадную ухмылку. Язва.

Охрана суетится проводить мать в ее комнату, но мы еще долго слышим ее голос и смех в глубине дома. Наши с Колобком взгляды пересекаются. Ну что я могу ей сказать? Это моя мама. Увы и ах!

Вышедший из дома Мирон нарушает наш зрительный контакт. Его рожу я хотел бы видеть в последнюю очередь. Он даже не притормаживает познакомиться с моей подругой и пожать брату руку. Проходя мимо, небрежно бросает:

— Отец ждет вас в кабинете.

Конечно, ему доложили о нашем приезде, пока еще ворота открывались.

— А это твой брат, да? У него папины гены, — уже вслух посмеивается Колобок.

— Я надеюсь, у Габриэллы тоже будут папины гены, — отражаю я, стирая с ее лица улыбку.

И почему для нее вопрос отцовства дочери так болезнен? Ништяк же: сосунка восемнадцатилетнего соблазнила. Гордилась бы, что искусительница бешеная.

— Ладно, идем.

Ввожу ее в «скромные» хоромы Борзых, но снова не получаю ни капли изумления. Колобок будто каждый день в таких доминах бывает и по баснословно дорогущему мрамору своими сапогами шаркает. Возится с плащом, пока к кабинету идем, и что-то ворчит. Вот что ей мешает попросить меня помочь снять эту тряпку? Важность. Как у звезды.

Пару раз стукнув кулаком по дубовой двери, первым вхожу в кабинет с разрешения отца, потом позволяю войти Колобку. Она наконец стаскивает с себя плащ и, сбивчиво дыша, стреляет взглядом в отца. Тот восседает в своем императорском кресле во главе овального стола. Лениво отодвигает ноутбук, не опуская крышку и тем самым давая понять, что не будет тратить на нас много времени.