Прививка от маннои каши

К сожалению, некоторые тактические детали, в частности, ширина прутьев забора и медлительность Пети Аксенова учтены не были. Недремлющий глаз советской педагогики, в виде воспитательницы Аллы Сергеевны, заметил будущего Конюхова с отрядом из шести человек и одного потрепанного плюшевого зайца, топающих к остановке трамвая уже далеко за пределами зеленого садиковского забора. Экспедиция была купирована, и все, кроме вислоухого желтого зайца, понесли словесно-порицательные наказания.

Меня же, как главного зачинщика мероприятия, наказательно отсадили за обедом за отдельный стол, с целью ограничить мое опасное влияние на податливые от скуки молодые умы.

Этому то, как раз, я очень даже обрадовалась, ведь рядом больше не сидело Женьки Зиновьева, который всегда надкусывал горбушки и противно плевал в грушевый компот, чтобы застолбить стакан с самым большим куском.

Данные организаторские способности, а вернее их неоднозначный результат, вызывали удручение моих приличных родственников и неизменно сопровождались вызовом кого-то из них к уполномоченному по присмотру за детьми лицу – воспитательнице старшей группы.

Лицо было, разумеется, крайне недовольно и по правилам советской педагогики, должно было решительно пристыдить родителей и предотвратить асоциальное поведение пятилетней личности, склонной к опасным, не одобренным министерством просвещения инициативам.

Вопрос поднимался всегда один – кому из семьи идти на очередные выяснения обстоятельств преступления.

По определению моей бабушки, данный детский сад никаких нужных образовательных функций для развития ее любимой внучки не выполнял, а поэтому ее венценосного присутствия и не заслуживал. Судя же по некоторым речевым стилистическим оборотам воспитательницы Марины Сергеевны, выкрикиваемых фальцетом в моменты, когда мы не хотели спать днем или Боря швырялся пластилином, мог даже нанести вред образовательно-воспитательной модели, принятой в нашей семье.

Папа, тот самый сообщник, изготовивший паспорта, вел себя также крайне непедагогично. Интересовался моими садиковскими авантюрами с нескрываемой живостью, уточнял подробности и случалось даже смеялся громко и непозволительно весело. Просил только, впредь, все-таки не покидать территорию, ограниченную зеленым забором и не расстраиваться.

На встречу с неизбежным оставалось отправиться маме. Будучи человеком крайне воспитанным, а значит терпеливо-вежливым и уважающим общественный порядок, она соглашалась, однако, крайне тяготилась пространностью и избыточной эмоциональностью речей воспитательниц. Ибо речи были отрывисты, лингвистически не стройны и подкреплены обычно двумя фундаментальными аргументами – “А если, они все так делать будут?” и “Их двадцать, а нас двое”.

Мама с трудом сдерживала желание более доказательно обосновать провалы в системе дошкольной педагогики, но примерно на десятой минуте монолога обычно сдавалась. Она кивала головой, соглашаясь с любыми определениями вопиющего безобразия, свершенного ее дочерью, только бы побыстрее покинуть территорию сего карательно-общеобразовательного учреждения.

Необходимой, завершающей кульминацией обвинительной речи было обещание родителя сделать выводы и всенепременно наказать виновницу. Виновница, то есть я, стояла рядом, для достижения максимального педагогического эффекта и, опустив голову, ковыряла землю носком оранжевых кожаных сандалий, размышляя о том, какие-такие выводы должна была сделать. Возможно, в следующий раз получше продумать время операции, учесть состав группы и ширину прутьев зеленого забора…

Наказанием, сопровождавшим меня по дороге домой, был, по обыкновению, глубокий мамин вздох и настоятельная просьба не подвергать ее более никогда такой потери времени, а особенно подобным речевым экзекуциям.

Что такое экзекуция, я понимала не до конца и, в первый раз, за разъяснениями пришлось отправиться к дедушке. Будучи человеком, наделенным хорошим художественным вкусом, классическим образованием и альбомом с репродукциями Гойи, он не нашел ничего образнее, как показать мне сцену расстрела мирных граждан.

Душераздирающее действо я запомнила в пугающих деталях, маму стало жалко, нелегальные тренировки на детских массах пришлось прекратить.

Однако, по достижению девятилетнего возраста, из совершенных мини Миклухо-Маклаем организованных, массовых правонарушений, семейная история зафиксировала уже достаточно объемный список.

Организация соревнований по скоростному спуску на учебнике “Азбука” по деревянной лестнице школьной библиотеки. Cъезд с металлической крыши невысокого школьного сарая, правда уже без участия “Азбуки”, но с участием параллельного класса. Сбор подписей в продленке, с намерением, чтобы ее вел любимый учитель, соревнования по съезжанию с гигантской кучи макулатуры на самой макулатуре и голосование за отмену наказания, в виде отсидки в классе виновного, пока все гуляют.

Мои речевые способности укреплялись и в пятом классе я создала тайную организацию, куда одноклассники хотели вступить больше, чем в пионеры.