Привратники

Так что, я тоже должен быть честен, почему я пишу то, что пишу. Это не для всех, скажу я вам. Сказать, что ужас должен быть увеселительной прогулкой, для меня недостаточно. Больше похоже на увеселительную прогулку по борделю в аду - суть в том, что вы видите, когда едете на прогулку, - или зубодробительный спуск вниз по водной горке только для того, чтобы приземлиться в колышущуюся, горячую кучу трупов. Дело в том, что вы чувствуете, когда приземляетесь, и кого вы видите. Иногда мы видим самих себя.

Извращенность, садизм, сексуальная аберрация и т.д. являются частью номенклатуры человеческого духа - точно так же, как альтруизм, товарищество, любовь и все такое. Нет, я не говорю, что это круто быть извращенным, садистским и сексуально ненормальным, но я думаю, что это честно - интересоваться самым худшим, что может предложить человечество, и самым худшим образом, в котором человечество представило себя. Это не только честнo, смею сказать, но и здоровo, и почва того же любопытства - это то место, где я хватаю свой совок и начинаю копать.

Я не пытаюсь быть Прустом[1]

ужасов и никогда не возьму на себя смелость описывать жанровый эквивалент "Звука и Ярости"[2]

. Литературный анализ социального дизайна - это прекрасно, но я в любой день соглашусь на поедание кишок и трансвагинальное потрошение. Фантастика - как философская символика и эпистемологическая аллегория - это потрясающе, но, Господи, я бы лучше заглянул в эту кучу трупов, или в холодильник убийцы-психопата, или в этот бордель в аду.

Сартр, Кьеркегор, Хайдеггер

[3]: крутые ребята, умные, много мяса между ушей у этих парней, и, конечно, пытаться определить, кто мы в мире или во вселенной - благородное дело. Но разве не столь же законно пытаться определить причину, по которой люди совершают те ужасные поступки, которые они совершают? Для меня это очень интересный вопрос. Это удар.

Отсюда и мое тяжелое положение. Я пишу ужасы. Я люблю это. Ряд историй в этой книге технически переизданы, но некоторые из них являются "необрезанными" версиями. Первоначальные версии были либо смягчены мной, потому что в то время у меня не хватало смелости представить их как есть, либо я сократил их из-за редакторских советов. Новые рассказы - это произведения, написанные так, как я хочу, чтобы они были опубликованы: грубые, нераскаявшиеся, нечестивые, извращенные, патологические.