Боже мой. Я вскакиваю на ноги и, бросив пирог и Бессонова с молотком, бегу подальше от всего, что придумала себе. Через чердак быстро спускаюсь в дом, спешу по лестнице вниз. Я точно знаю, что займусь опять уборкой — она меня успокаивает. Или приготовлю еще что-нибудь. Или поговорю с папой.
Папа.
Я прирастаю к паркету, потому что его компьютер лежит на полу с потухшим экраном. Замираю на месте с открытым ртом, вслушиваюсь в тишину. Боюсь шелохнуться, но срываюсь со всех ног в сторону ванной комнаты, когда различаю оттуда глухие хрипы. Распахиваю дверь с такой силой, что она громко врезается в стену.
Папа.
Повсюду разлит вонючий коньяк, разбросаны осколки разбитой бутылки, скорее всего, из его тайника в подвесном шкафу, а в раковине…
Боже, папа!
В раковине рассыпаны таблетки. Папа лежит на кафеле с сине-бордовым лицом и пытается дышать из последних сил. А я цепенею. На меня комом накатывает весь ужас увиденного, и следом оглушает крик. И я далеко не сразу понимаю, что кричу сама.
Глава 15
Ян
На видео по запросу «как починить крышу» все было просто: поднять сломанные плитки, забить деревянные бруски, чтобы держали весь ряд кровли, склеить и заменить черепицу — все. Но я, блять, не учел отвлекающий фактор в лице Ланской. Ни о чем другом думать рядом с ней не могу: душ, горячий язык и потоп между ее ног. С психом бросаю молоток со шпателем — завтра доделаю все. Тру лицо и пытаюсь привести мысли в порядок, но в голове самый настоящий бардак. Так и до психушки недалеко, надо успокоиться. Вот только как?
Да я все дни пахал, как черт, чтобы заглушить ее стоны в башке: днем зависал на поле, по вечерам у Книжников в тренажерке, а на ночь брал лишние смены у парней в детейлинге, лишь бы не оставаться одному. Тем более дома. За тонкой стеной. С чертовым общим чердаком. И только увидел ее на крыше, меня, блин, в щепки разнесло. Как можно так сильно хотеть человека, которого ты ненавидишь? Я ведь по всем законам жанра должен ее ненавидеть. Ненависть — это чувство сильной вражды и отвращения к объекту. Тогда почему мне не мерзко ее касаться? Почему не выворачивает от поцелуев? Логики нет. Я, как долбаный девственник, готов кончить, только вспомню, что было. И ведь ладно если бы меня держали на голодном пайке, так нет — с Софой у нас и сейчас все отлично в постели. Только во время секса мы, наверное, и не спорим. Вчера, правда, у нас так до него и не дошло, потому что она заявилась без приглашения и с порога стала задавать вопросы, на которые я не смог ответить.
Я по жизни не привык ходить налево. Не видел в этом смысла (не хотел уподобляться отцу). Да, я мог оценить чью-то задницу, признать, что девчонка зачетная, один раз даже угостил шампанским особо настойчивых подруг, но дальше улыбок не зашло. Я не понимал, для чего такой напряг — все эти прятки, секреты, вранье? Ради одноразового секса на адреналине быть пойманным? Хз, с Софой чего мы только не пробовали, и когда нас застукали в раздевалке торгового центра было, по-моему, веселее.
Я всегда считал, что, если больше не встает, можно пойти разными дорогами и устраивать секс-марафоны уже хоть с кем. Но вчера, принимая душ, снова поймал себя на мысли, что готов проломить стенку и загнуть Ланскую прямо там, у раковины, чтобы видела в зеркале, кто сверху. Точнее, сзади. Ну вы поняли.
Что у меня с Ланской? Я ее ненавижу. И хочу. Это факт, но…
Какого, блин, я чуть не начал распинаться ей о своем будущем, которого нет? Не знаю. Может, потому что все вокруг строят грандиозные планы? Книжника отец уже на стажировку в МИД пристроил, пока Дэн с младшим братом тестят приложение со ставками на спорт, уверенные, что буду лопатой грести бабло. Савва вообще не напрягается — ему вроде как греют стул в кабинете руководства местной авиакомпании, если тот дальше по спорту не пойдет. Софа все мечтает о мировом турне, но пока вроде как собирается в столицу, а я что? Я не могу думать ни о чем, пока мама… И, черт бы с этой Ланской, но я почему-то уверен — она бы как раз меня поняла. То, как дрожит ее голос, когда она говорит «о Наташе», слишком сильно отзывается во мне.