Приз Гора

И даже в железном поясе, она начала ощущать то, что могло бы быть природой рабской страсти. Интересно, подумала Эллен, сможет ли и она когда-нибудь тоже научится, как выразилась Нельса, умолять и царапать пол. И к своему ужасу поняла, что вполне сможет.

Женщина немного пошевелила телом, схваченным железным поясом. Каким он казался ей тяжелым и неудобным. И все же, как уязвимо почувствовала бы она себя, оставшись без него, голой и в одном лишь ошейнике!

«Я не должна позволить себе стать безнравственной женщиной, — подумала Эллен. — Нет! Нет! Я же не могу иметь в виду точно это». Она давно отказалась, по крайней мере, в своих официальных взглядах, от общепризнанно устаревшей категории «безнравственность», с ее подавляющими, гротескными историческими антецедентами. Но, с другой стороны, ей было трудно очистить разум от паров и ядовитых осадков прошлого, особенно учитывая то, что эти осадки долгое время тщательно поощрялись, размножались, использовались и эксплуатировались разного рода идеологами, ради продвижения их собственных политических проектов. Так что, можно сказать, что она была жертвой многовековой пуританской инкультурации. И, таким образом, если можно так выразиться, грехи отцов и матерей ударили по последующим поколениям.

Безусловно, уже на Горе, возможно из-за воздуха, воды, простой питательной пищи, а может и, прежде всего, просто из-за влияния этого мира, такого свежего, естественного и невинного, из-за погружения в другую культуру, столь сильно отличающуюся от ее собственной, с совершенно иными ценностями и идеалами, она начала подозревать о существовании психологических свобод и возможностей, которые оставались вне ее кругозора в ее прежнем мире.

Но Эллен по-прежнему во многом все еще оставалась существом того странного мира.

«Я должна оставаться выше пола, — решила она. — Я не должна позволить себе возбуждаться. Я ни в коем случае не должна позволить себе стать такой как Нельса. Я видела ее в руках Гарта. Как ужасно было бы для меня стать такой как это! Как ужасно было бы для меня, стать сексуально беспомощной в руках мужчины! Я ни в коем случае не должна позволить себе стать такой. Никогда я не буду умолять и царапать!»

«Но, — подумала женщина уже в следующий момент, ерзая в поясе, около таза, — я рабыня! Страсть от меня будут требовать. И я должна буду отдаться, причем полностью. Если мною останутся недовольны, то, можно не сомневаться, меня будут бить, и могут даже убить. Они просто не оставят мне выбора! Я не должна оставаться выше своего пола. Этого мне не разрешат. Я буду вынуждена позволить себе возбуждаться. Это от меня будут требовать! Мне придется стать такой как Нельса! Меня просто вынудят стать такой, что я буду беспомощна в руках мужчины. И тогда, когда они сделают меня такой, когда они вызовут и зажгут мои потребности и, своим решением, и, возможно, к своему развлечению, сделают меня беспомощной жертвой тех глубоких, ужасных, поразительных, подавляющих, непреодолимых, восторженных потребностей, из-за которых я должна буду рыдать, но идти за ними полубезумная от желания, тогда, возможно, я тоже буду умолять и царапать пол».

«Может ли случится так, что я, Эллен, начну умолять и царапать? — задумалась она, и вынуждена была ответить сама себе: — Да. Я смутно ощущаю, что я, тоже, могла бы к этому прийти».

Она лежала около своего таза, взволнованно рассматривая сексуальную свободу гореанской рабыни. Она чувствовала приступ болезненного сожаления в отношении свободных женщин. «Как же им не повезло, — подумала Эллен. — Как они должны завидовать нам. Неудивительно, что они до такой степени ненавидят нас, или, точнее, как мне сказали, что они ненавидят нас».

«Как странно, — подумала Эллен, теребя свой ошейник. — Я голая, на мне ошейник, а я все равно чувствую себя так свободно! Во мне живет ощущение, что могу быть самой свободной и самой счастливой их всех женщин». Но затем она задрожала, вспомнив о том, что была рабыней, над которой довлели плети и цепи. Она была животным, которое должно повиноваться. Ее могли купить и продать. «Как странно, мне кажется, что я являюсь самой свободной и, одновременно, самой несвободной из всех женщин».

Внезапно женщина услышала чуть слышный щелчок по стенке таза.

— Гарт, — шепнула Лаура, та самая, рыжеволосая девушка, что заступилась за ней.

Эллен мгновенно поднялась на колени и погрузила руки в свой таз по локти. Мыльная вода все еще была довольно горячей, но уже не обжигающей, и женщина смогла вытерпеть и удержать в ней свои руки. Схватив плававшую в тазу материю, она начала тереть и встряхивать ее в тазу.

Она не оборачивалась, не озиралась, всем своим видом демонстрируя, что полностью поглощена своей работой. Даже не видя, Эллен знала, что все остальные рабыни ведут себя точно так же. Ей оставалось только порадоваться, что у Гарт не было никакой возможности наблюдать за девушками, когда он находился вне комнаты.