Призма и маятник. Десять самых красивых экспериментов в истории науки

«Он был одним из тех благодетелей своего народа, которые терпеливо наставляют человечество и служат ему и в ответ получают лишь неблагодарность: те, кого он облагодетельствовал, отворачивались от него из-за его холодности и насмехались над его странностями. Он не мог петь им сладких песен или создавать прекрасные вещи, которые могли бы приносить „вечное наслаждение“, он не мог трогать их души, разжигать в них страсти или же развивать в них чувство благоговения или сердечный пыл. Он не был ни Поэтом, ни Священником, ни Пророком, он был лишь холодным чистым Разумом, излучавшим свет ясности, озарявший собой все, куда бы он ни проникал, ничего не согревая при этом, – он был Звездой, по крайней мере, второй, если не первой величины на Интеллектуальной Тверди»75.

Красота, которую создавал Генри Кавендиш, была совершенно иного порядка. Инструмент, которым он пользовался, был не слишком привлекателен внешне, процесс творчества – однообразен и утомителен, а математический аппарат – чрезвычайно сложен. Однако благодаря своей бескомпромиссной методологической четкости (вспомните, как тщательно Кавендиш выявлял источники возможных ошибок и заменял незначительные, казалось, части оборудования, пока не добился нужной ему цели) эксперимент Кавендиша представляет собой, пожалуй, исключительный пример особой, строгой красоты.

Интерлюдия Наука в популярной культуре

Если честно, то упоминавшаяся выше гэльская баллада о Маскелайне не имеет никакого отношения ни к науке вообще, ни к эксперименту в Шихаллионе в частности, ни даже к последовавшей за экспериментом вечеринке. Баллада была написана скрипачом, присутствовавшим на упомянутой вечеринке, и повествует о его скрипке («мое богатство и моя любовь»), которая сгорела в пожаре, устроенном пирующими. Маскелайн появляется в балладе лишь потому, что обещал подарить музыканту новую скрипку и выполнил свое обещание.

Короче говоря, баллада служит еще одним примером пропасти, отделяющей естественные науки от массовой культуры. В кино, к примеру, наука предстает по большей части лишь как предлог для чего-то еще – погони, детективной истории или конфликта добра со злом, сама же наука отодвигается на задний план. Персонажи-ученые, как правило, представлены довольно ограниченным набором довольно поверхностных стереотипных ролей: умный, но злобный негодяй или рассеянный чудак, очень хорошо разбирающийся в своей науке, но совершенно не приспособленный к жизни и неспособный к нормальному человеческому общению. В таких фильмах, как «Инопланетянин» и «Всплеск», холодные и бесчувственные ученые едва не становятся виновниками гибели беззащитных героев.

Подход искусства и массовой культуры к науке и научной проблематике чрезвычайно важен, ведь популярное искусство – это важнейший форум, на котором общество формулирует и обсуждает свои главнейшие устремления и опасения. Неспособность искусства и массовой культуры адекватно изобразить научные проблемы вызывает определенную тревогу, учитывая, насколько глубоко и прочно наука проникла в современную жизнь. Постоянно воспроизводимые стереотипы науки как холодной и чуждой простому человеку заставляют воспринимать ее как враждебную и потенциально опасную. Конечно же, подобный подход исключает любой поиск красоты в науке, так как мешает пониманию того, насколько тесно наука связана со всем красивым и чудесным в нашем мире.