Призма Сердца

– Не переводи тему и не занимайся болтологией! – раздался второй выкрик из правого крыла аудитории, – я Флавиг II, советник его Императорского величества, который не первое десятилетие занимает этот почетный пост. А вы, молодая леди, научились бы говорить по существу, а не кидаться общими фразами, отнимая драгоценное время у жителей острова! Завтра многим из них предстоит потрудиться ещё один день на благо всей Империи, а вы забиваете им головы непонятной ерундой!

– Раз уж такой непонятной, – резко прервала его Гелла, – то суть моего выступления вот в чём: я обвиняю Императора Стивена Харта в абсолютной некомпетентности либо умышленном сговоре с лицами из группа отряда Сердца, которые причастны к развязыванию международной войны с островом Святого Утконоса, гибели тысяч людей внутри Империи и геноциде Лилового Трайба, повлекшие тотальные разрушения их культуры и достоинства.

После этой обвинительной речи зал буквально взорвался: основная масса присутствовавших экспертов, чиновников и обычных зрителей стали клясть Геллу всем, чем можно, обвинять во всех преступлениях, в том числе против своего собственного народа. И лишь единицы из той же аудитории пытались хоть как-то сдержать угар, охвативший ещё чуть менее минуты назад спокойных людей.

Стивена, который находился за много километров от столицы, буквально трясло – но не от гнева или от страха перед нанесшим ему удар человеком, ссадина от которого всё ещё ныла, а от наслаждения. Император чувствовал, как низ его тела твердеет, и он вот-вот готов испытать оргазм – практически сбылась его мечта – а точнее, он видел предпосылки к ней. Гелла вела с ним игру – и это было очевидно – говоря о своей озабоченности делами Империи, она восхищалась им, – да, да! Харт ликовал: она, стоя перед десятками телекамер, во всеуслышание объявила о своей любви к Императору, к его власти. И хотя возможно она ещё и сама не подозревала об этом, все её мысли были лишь о том, как бы поскорее слиться с Императором в экстазе. С этими чудесными, по-настоящему волшебными мыслями, Стивен обдумывал план по скорейшей эвакуации своей Богини из столицы.

– Да, нужно продумать, как спрятать ото всех этот алмаз, там, где будет только я и она, я и…

– Больная сука! – вырвался истерический крик со стороны левого крыла, – мой сын погиб на том чёртовом острове варваров! И знаешь, что с ним сделали?!

Гелла внимательно который раз слушала рассказ пережившей утрату матери. Сколько их уже было? Три сотни? Четыре? Пять? И каждый раз это была новая рана, новый шрам на сердце, который никогда не зарастёт. И, тем не менее, она должна слушать это всё, запоминать. Она, если хочет называться человеком, должна знать и чувствовать то, что происходит рядом с ней в её родной стране. Закрыть глаза на преступление – то же самое, что предать себя, и, когда несправедливость придёт уже к ней в дом – остаться в полной изоляции, и к тому же в управляемой слепоте к сложившейся ситуации.

Это роскошь, которую Гелла как женщина, как мать не могла себе позволить, она будет защищать своего ребёнка и всех остальных детей до последнего вздоха.

После того как мать одного из легионеров выплакала всю боль изувеченного сына, Гелла как можно спокойнее продолжила: «Можете называть меня больной, если хотите, это ваше право. И я понимаю, что не имею права быть частичкой вашего горя, но я уже в нём. А оно во мне, поэтому я и продолжаю свое расследование. И чем дальше оно заходит, тем безнадежней мне кажется ситуация.

– У тебя совсем нет жалости, а?! Сколько Конгресс тебе заплатил за твой гнилой язык? – присвистнул один из легионеров, сидящих в зале.

Такого тона от представителя армии Майкл терпеть уже не смог и готов уже было выступить на сторону защиты, но тут же наткнулся на уверенный взгляд Геллы, который ясно давал понять, что ещё рано. Нужно подождать ещё чуть-чуть.

– Мне никто не платит за мои расследования, – спокойно ответила Гелла, – я сама оплачиваю свои командировки на поиск людей и материала для репортажей. Скорее это уже Император и его советники, в том числе некоторые кадры из службы Сердца отстегивают заинтересованным лицам из Конгресса, чтобы эти события не получили мировую огласку.

– Это уже полнейшая чушь. Вы меня простите! – растянув улыбку от уха до уха, рассмеялся диктор, который на время выпал из поля зрения зрителей, – то есть, по-вашему выходит, – он сделал примирительный жест для разбушевавшейся аудитории, – что на нас никто не нападал, так что ли? И мы агрессоры? Да ещё и враждебный нам Конгресс, в каком-то смысле наш союзник? Вы меня простите, конечно, госпожа Гелла, ваше прошлое – это действительно блестящая журналистика. Но вы настоящая – это, откровенно говоря, жёлтая пресса. И ключевой вопрос – это, и если уж хотите, обвинение моё лично против Вас – в полнейшей некомпетентности. А точнее – шаманы! Вы хотите сказать, что их не существует? И что все историки, наши и зарубежные, ошибаются, выделяя эту более чем странную группу людей на острове Утконоса?