Призмы

Директору школы приходится приносить жильцам переулка свои глубокие извинения за грохот джаза, американского по форме и иерихонского по содержанию.

Вместе с запахом дождя ветер разносит по переулку сложные ароматы праздничных обедов. Радио рассказывает о связанных с праздником интересных исторических случаях. Все наши календари, например, утверждают, что Иерусалим в Первую мировую войну был взят на Ханукку бравым английским генералом Алленби. Все врут календари. Иерусалим был отбит у турок английским военным поваром. Повар отправился из расположения английских войск в окрестности Иерусалима за провиантом и, к своему ужасу, вызвал капитуляцию турецкого противника, поспешившего ему навстречу с белым флагом.

Радио рассказывает и куда более замечательные вещи. Почему храмовой светильник горел, не угасая, именно восемь суток? Потому, оказывается, что масло для заправки лампад привозили в Иерусалим с оливковых плантаций Галилеи. Без него нельзя было восстановить в Храме оскверненный греками запас лампадного масла, а его перевозка из Галилеи в Иерусалим занимала по тем временам ровно восемь суток.

Не сомневайтесь, Галилея и Иерусалим не Там, а Здесь, у нас дома. Наши дотошные историки все промерили и проверили. В рассказ о чуде, озарившем один из великих эпизодов еврейской истории, легла абсолютно реальная, я бы даже сказал, снабженческая деталь, нисколько не удивительная в стране, где найден подлинный автограф Бар-Кохбы.

Скульптору Мордехаю Кафри в 1977 году довелось провести ночь под открытым небом в сердце Синайской пустыни, близ горы Джабль Мусса — "Моисеевой горы". Вернувшись домой, Кафри рассказал жене, что в предрассветных сумерках на склоне этой горы ему явился гигантский лик Моисея.

— Ты рехнулся, мой друг, — вежливо сказала супруга.

Кафри не смутился и обратился к Эзеру Вейцману. Министр заинтересовался. В самом деле, наш праотец Моисей так тесно связан с Синаем, что стоит проверить галлюцинации уважаемого Кафри. И Вейцман распорядился посадить скульптора на попутный транспортный самолет, чтобы, прилетев в Синай, Кафри снова сходил к горе вместе с командиром расположенного в этом районе соединения Цахала. Кафри привел командира на свой ночной наблюдательный пункт, и тот увидел Моисея.

Нынче Кафри пригласили на одну из телевизионных хануккальных программ. Не знаю, какой он скульптор, но рассказчик он великолепный. С большим юмором изложив описанную выше историю, он донельзя заинтересовал зрителей, и лишь затем перешел к разгадке. Показал три планшета аэрофотосъемки искомого склона Моисеевой горы.

Первый планшет был нечетким, без подрисовки ретушера. Кафри начал водить пальцем по снимку, и в рельефе горы зрители начали разбирать контуры исполинского лица. Да, действительно, вот нос, а вот рот и борода. Затем на экране появился второй планшет, где, благодаря ретуши, уже не требовалось напрягать воображение. Затем показали третий планшет, на котором Кафри вылепил лик Моисея точно по контурам рельефа.

Ведущий спросил, что нужно, чтобы воспроизвести эту скульптуру на самой горе. "Ровно ничего, — ответил Кафри, — кроме поправок в положении нескольких скальных глыб весом от пяти до пятнадцати тонн".

"У меня есть большая уверенность в том, что это мое место на Земле", — мог бы я отписать моему земляку в Америку, если бы полагал, что ему самому действительно не по силам открыть Америку.

Снаряды и миксеры

В газетах прокатились последние отзвуки пороховых дней и ночей на севере страны.

Мы, по-видимому, никогда не привыкнем к несправедливому отношению со стороны всего мира. Давно убедившись в том, что нам нечего искать сочувствия в его тоталитарной части, и, постепенно изжив иллюзии касательно свободных европейцев, мы еще чего-то ожидали от американцев. Но на Кирьят-Шмона упало 800 снарядов, а ни один из американских телевизионщиков — этих квадратных подбородков, готовых понюхать смерть, лишь бы щелкнуть ее крупным планом, — не отснял в Кирьят-Шмона ни единого метра пленки. Весь мир бегает сейчас за новостями к американскому телевидению, как местечко бегает за селедкой к своему единственному бакалейщику. Точнее, как местечко бегает к своему мяснику за хорошим бифштексом с кровью.

К одной из жительниц Кирьят-Шмона приехала дочь с детьми, забрать 16-летнего брата к себе в Ашдод — пускай перебудет у нее, пока стреляют. Собрались выходить. Брат, за ним мама с флягой (вдруг забудет взять, а по израильской жаре пить в дороге надо обязательно), за мамой дочь со своими девочками. Сын вышел, мать тоже, а дочь с девочками не успели: отбросило назад взрывной волной. Стало тихо. В этой тишине, противно отдающей газом, в клубах пыли, рассеивающейся на солнце, повис одинокий вопль.