Признание в любви

– Вы знаете, что раньше этот дом был частной собственностью? – спросил Альфонс, открывая для Джорджии дверцу.

– Да, он принадлежал Генри Клею Фрику, руководителю «Карнеги Стил», – тут же ответила Джорджия.

– Да, верно. Везет же некоторым, а?

Внутри здание было просто ошеломляющим. Прекрасные деревянные полы, длинные драпировки с жесткими ламбрекенами и панели на стенах, от пола до потолка, – все это было создано специально для художественной коллекции Фрика. Эми попыталась представить все это в виде частного дома, с горничными и дворецкими, которые вьются вокруг требовательного хозяина.

– Тут, должно быть, жилось, как в сказке, – сказала она.

– Я в этом уверена. Учитывая обстоятельства.

– Какие?

– Фрик заявлял, что построил это здание только для того, чтобы на его фоне дом Карнеги походил на шахтерскую халупу.

– Богачи любят соревноваться, верно? – Эми попыталась представить себе, каково это – владеть такими деньгами.

Джорджия кивнула.

– Полагаю, поэтому они и богачи.

Эми взяла две пары наушников, чтобы послушать комментарии к коллекции, но Джорджия жестом отказалась, вместо этого протянув руку к путеводителю. И снова Эми почувствовала, что совершила ошибку. Ее мысли, видимо, отразились у нее на лице, и Джорджия прикоснулась к ее руке.

– Сила привычки, – сказала женщина. – Я всю жизнь провела в окружении книг и всегда вначале направляюсь к ним.

Эми кивнула, надела наушники и начала слушать программу о музее.

Узнавая историю знаменитого дома, она вдруг поняла, как мало знала не только об искусстве, но и об истории Нью-Йорка. Эми миллион раз проходила мимо огромных зданий Музейной Мили[18], но понятия не имела о том, что когда-то все они были частными домами, принадлежавшими крупнейшим предпринимателям города. Недостаток образования заставил ее устыдиться, но не вызвал удивления. Приоритетом в ее жизни всегда были танцы. С четырех лет, с тех пор как мама впервые отвела Эми в танцевальную академию (которая на самом деле представляла собой комнатушку над прачечной), Эми все свободное время посвящала танцам, репетициям и выступлениям. Не то чтобы она была глупа – на самом деле она окончила старшую школу Килси со средним баллом на 2,1 пункта выше среднего. Это было не так уж плохо, учитывая то, что почти все школьные годы Эми провела в танцевальном зале. Но она была достаточно самокритична и признавала пробелы в своем образовании. Пробелы, которые чаще всего обнаруживались во время обедов с Дэниелом и его друзьями по Оксфорду, когда те начинали рассуждать о политике, литературе и событиях в мире.

Эми сняла наушники и подошла к Джорджии, которая стояла перед портретом мужчины в пятнистой шубе.

– Выдающаяся коллекция работ старых мастеров, не так ли? – сказала Джорджия, взглянув на Эми, прежде чем снова сосредоточиться на картине.

Девушка с сомнением посмотрела на портрет. С ее точки зрения, это было всего лишь слишком темное, мрачное изображение давно мертвого джентльмена явно нетрадиционной ориентации, но она не собиралась произносить этого вслух. Эми взглянула на табличку: «Тициан, 1488–1576». «Подразумевается, что я должна была о нем слышать?»

– А когда новый мастер становится старым? – спросила девушка, решив, что ей стоит проникнуться здешней атмосферой.

Джорджия улыбнулась.

– Старые мастера – это европейские художники, писавшие до 1800 года – Вермеер, Фрагонар, Альбрехт Дюрер. После них начинается новая эра. Генри Фрик был крайне сложной личностью во всех отношениях, но его вкус достоин похвалы. Эта коллекция поражает.

Женщина посмотрела на притихшую Эми.

– Ты не согласна со мной?

– Просто это не совсем в моем вкусе, – дипломатично откликнулась девушка. – Все это чересчур старомодно.

Джорджия кивнула и коснулась ее руки.

– Подойди сюда, – сказала она, направляясь к другой картине, на этот раз изображавшей очень угрюмого мужчину с большой цепью на шее. – Это портрет сэра Томаса Мора кисти Ганса Гольбейна. А теперь на минутку попробуй не обращать внимания на бархат и прочее. Взгляни на лицо и руки.

Эми присмотрелась. Она не могла отрицать, что картина была чудесной. Сэр Томас выглядел словно живой – теплая кожа, легкая щетина.

– А теперь представь, что он одет в костюм и галстук. Или, если хочешь, в футболку и бейсболку. Ты можешь представить его фолк-певцом или кем-то еще, кого ты видела по ТВ?

– Да. То есть это действительно как фотография, – сказала Эми. – Только еще более правдоподобная.

– Этой картине почти пятьсот лет, но, несмотря на это, можно почувствовать, каким был этот человек.

– Да, он выглядит очень недовольным, – рассмеялась Эми.

– Забавно, что ты это заметила: вскоре его казнили по приказу Генриха Восьмого.

– Казнили?

– Обезглавили в лондонском Тауэре, к сожалению.

– Я знаю это место. – Эми скорчила гримасу.

Она снова присмотрелась к картине, но, вместо того чтобы вспомнить неудачный вечер с Дэниелом, внезапно обнаружила, что мысленно перенеслась назад, в прошлое, в дни Томаса Мора и Генриха Восьмого, хотя ей было мало что известно об этом периоде истории. Однако история ожила.