Шэй присоединилась к нему со второй строчки. Она вторила ему, взяв на октаву выше. Простая мелодия этой песни повышалась и понижалась с легкими интервалами, привычными, как старые ступеньки давно знакомой лестницы. Их голоса следовали друг за другом, но не сливались. И ей вспомнился первый день их знакомства, когда они бежали по разным крышам. Но потом из толпы раздался крик.
Со всех сторон из леса начали появляться деревенские дети с корзинками грибов, все они тоже пели. Поначалу их песни звучали по-разному, отличаясь высотой и ритмом, но по мере приближения детей все исполнители запели в унисон. Общий радостный хор пел: «Каждый заблудший агнец», хотя, когда дети добежали до сцены, пение гордых собой грибников сменилось безудержным смехом. Голос Бесподобного заглушил громкий хохот, песня постепенно сошла на нет, и теперь Шэй слышала лишь звон сыпавшихся в шляпу монет.
В тот вечер, в палатке, Шэй оседлала его, прижав к земле.
– Ну и была ли хоть доля правды в твоей сегодняшней истории? Вы действительно жили здесь?
Он пытался сбросить ее и потерпел неудачу. Его лицо выглядело как пустой лист бумаги.
– Не знаю. Вероятно. В этих краях все поселения выглядят одинаково.
Она не видела выражения его глаз в темноте. Ее руки сжимали его запястья. А губы прижались к его лбу.
– Если ты когда-нибудь снова потеряешься, я найду тебя, – сказала она, – буду искать до тех пор, пока не найду.
На следующий день они потеряли последнего мальчика из труппы Блэкфрайерса. Пейви еще в Херефорде познакомился с одной девушкой и потом всю дорогу по Уэльсу тосковал по ней, поэтому никто из них не удивился, обнаружив пустую палатку с открытыми полами и развевающейся над ними запиской. Пейви умел достаточно хорошо читать, но писать не научился, поэтому прикрепил к парусине потрепанную страницу сценария. Текст гласил: «Иезавель удаляется со сцены – наступает ночь».
И вновь их осталось всего пятеро: Алюэтта, Бланк, Бесподобный, Шэй и Трасселл – Призрачный театр на лошадях. В тот день они долго ехали, не заметив ни души, но повсюду встречали свежие следы разорения. Вдоль дорог дымились почерневшие, тлеющие пни, миля за милей тянулась и подожженная боярышниковая изгородь. Руки Шэй устали крепко держать поводья – лошади пугливо дергались от дыма и потрескивания углей. Костер на унылом деревенском распутье так обильно чадил дымом, что дневной свет превратился в сумерки. Труппа осторожно проехала мимо кучи дымящихся изгородей высотой в человеческий рост. В ближайшей долине свободно разгуливала домашняя скотина, а на другой стороне дороги лежало стадо коров, но Алюэтта обратила их в бегство, запустив шутиху.
Они спешились в деревне, где скошенная трава щетинилась, как начавшая отрастать бородка. На востоке темнели поднимающиеся в небо клубы дыма. Все пятеро расположились вокруг кухонного горшка, их задумчивое молчание нарушали лишь одинокий крик лесного голубя да журчание реки. «Но этой мелодии природы было достаточно, – подумала Шэй, – более чем достаточно». Ее голова лежала на коленях Алюэтты, задумавшей вплести ей в волосы цветы одуванчиков. Тихий звук расчесывающего волосы гребня напоминал кошачий язычок, вылизывающий шерсть.
– Помните ту виселицу, что мы проехали пару миль назад? Как думаете, мы сможем перетащить ее сюда?
Трое издали тихий стон; догадавшись, что Бесподобного осенила одна из бредовых идей. Только Алюэтта заглотила наживку.
– По-моему, сможем. Одолжим повозку с быками. Двое мужчин смогут повалить ее набок. Дорога там достаточно широка. А какой план?
Бесподобный встал.
– Я в центре сцены…
(«Какой сюрприз», – прошептал Трасселл.)
– С петлей на шее, – он изобразил казнь, свесив голову набок, – рядом со мной палач.
– Со всем уважением, – встрял Трасселл, – я очень хотел бы стать добровольцем на эту роль, – он стряхнул травинки с волос и добавил – входя в роль – с деревенским простодушием: – Меньше слов, сынок, лучше шею вымой.
– Нет, казнь должна выглядеть реалистично, – отмахнулся Бесподобный, – поэтому мне не хотелось бы, чтобы другой конец веревки держал самый неуклюжий из известных мне актеров, – по-моему, с такой ролью вполне справится Алюэтта.
Он развернулся, задиристо глянув на Трасселла.
– Меня арестовали, допустим, за…
– Подстрекательство к мятежу, – предложил Бланк.
– Сокрытие доходов, – предположила Алюэтта.
– За содомию, – пробурчал Трасселл.
Бесподобный закатил глаза.
– За кражу скотины? – вставила Шэй.
– Точно, кражу скотины, спасибо, Шэй, – он послал ей воздушный поцелуй.
Бланк приподнялся на локтях.
– Ага, я понял. Значит, зрители будут присяжными.
– Да-да, – Бесподобный уже едва не приплясывал от волнения.
– Пожалуй, я представлю доказательства: свидетелей, пятна крови, куски мяса, – обойдя его, заявил Трасселл.
– Я парирую, – Бесподобный поднял воображаемый меч, – на моей стороне доброе имя и моя безупречная репутация.
Его последние слова вызвали дружный смех.
– Я буду палачом из местных жителей, – предложила Алюэтта, – чтобы посеять сомнения. В этих краях уже бывали воры. Какие-то бродячие чужаки.