Призрак

Метод изначально был русским и использовался для наказания стукачей. Одно ухо стукача прибивали к полу прямо под потолочной балкой. Потом в обычный кирпич на половину длины вбивали шесть больших гвоздей, привязывали кирпич к веревке, которую обматывали вокруг балки, и давали конец веревки в зубы стукачу. Смысл — и символизм — наказания заключался в том, что, пока стукач держал рот на замке, он был жив. Харри видел результат наказания «жуком», произведенного Тайпейской триадой. Несчастного нашли на задней улице в Тяньшуе. Они использовали гвозди с широкими шляпками, которые, вонзаясь в лицо, проделывают небольшие отверстия. Когда врачи «скорой» приехали и стали вынимать кирпич из лица убитого, лицо последовало за кирпичом.

Като засунул купюру в пятьсот крон в карман брюк и положил руку на плечо Харри.

— Я понимаю, что ты хочешь защитить своего сына. Но подумай, а вдруг это он убил того парня? У того парня тоже есть отец, Харри. Когда родитель бьется за своего ребенка, это называют самопожертвованием, но на самом деле он хочет защитить самого себя, то есть своего клона. Здесь нет никакого морального мужества, в этом случае действует простой генный эгоизм. Когда я был маленьким и отец читал нам Библию, я думал, что Авраам был трусом, потому что послушался Бога, который попросил его принести в жертву собственного сына. Когда я стал взрослым, я понял, что по-настоящему бескорыстный отец готов пожертвовать собственным ребенком, если это послужит более высокой цели, чем родственные отношения. Потому что такие цели существуют.

Харри бросил сигарету на тротуар.

— Ты ошибаешься. Олег не мой сын.

— Не твой? Почему же ты тогда здесь?

— Я полицейский.

Като засмеялся:

— Шестая заповедь, Харри. Не врать.

— Разве это не восьмая? — Харри наступил на дымящийся окурок. — И насколько я помню, заповедь гласит, что ты не должен говорить неправду о своем ближнем, что означает, что ты можешь немного приврать о самом себе. Но ты, наверное, не успел завершить теологическое образование?

Като пожал плечами:

— У нас с Иисусом нет никаких формальных профессий. Мы — люди слова. Но как и все шаманы, гадалки и шарлатаны, мы иногда можем подарить ложные надежды и подлинное утешение.

— Ты ведь даже не христианин.

— Позволь сказать, что вера никогда не приносила мне ничего хорошего, только сомнения. Это и стало моим заветом.

— Сомнение.

— Именно. — Като сверкнул в темноте желтыми зубами. — Я вопрошаю: разве сейчас мы можем быть уверены в том, что Бога нет, и в том, что у него нет лица?

Харри тихо засмеялся.

— Мы не такие уж разные, Харри. Я ношу пасторский воротничок, а ты — фальшивую звезду шерифа. Насколько непоколебима твоя вера в твое евангелие? Чтобы дать защиту нуждающимся и увидеть, как заблудшим воздастся в конце концов за грехи их? Разве ты тоже не сомневаешься?

Харри вытряхнул из пачки новую сигарету:

— К сожалению, в этом деле сомнений не осталось. Я уезжаю домой.

— В таком случае счастливого пути. Я должен успеть на свою церковную службу.

Раздался гудок автомобиля, и Харри машинально повернулся. Передние фары ослепили его и исчезли за поворотом. Тормозные фонари полицейской машины, снизившей скорость при въезде в гараж, в темноте были похожи на горячие угли. А когда Харри повернулся обратно к Като, того уже не было. Казалось, что старый пастор растворился во мраке, Харри слышал только звук шагов человека, идущего по направлению к кладбищу.

Как он и рассчитывал, сбор багажа и выписка из «Леона» заняли ровно пять минут.

— Гостям, которые платят наличными, мы делаем небольшую скидку, — сказал парень за стойкой.

Не все было новым.

Харри заглянул в бумажник. Гонконгские доллары, юани, американские доллары, евро. Зазвонил мобильный телефон. Харри ответил, веером раскладывая купюры перед парнем:

— Говорите.

— Это я. Что ты делаешь?

Черт. Он не собирался звонить ей до тех пор, пока не доберется до аэропорта. Хотел сделать все как можно проще и жестче. Порвать все одним движением.

— Выписываюсь из гостиницы. Я перезвоню через две, хорошо?

— Я просто хотела сказать, что Олег связался со своим адвокатом. Э-э… в общем, с Хансом Кристианом.

— Норвежские кроны, — сказал парень.

— Олег говорит, что хочет встретиться с тобой, Харри.

— Черт!

— Что, прости? Харри, ты здесь?

— Вы принимаете карты «Виза»?

— Для вас будет дешевле дойти до банкомата и снять наличные.

— Встретиться со мной?

— Он так сказал. И как можно скорее.

— Это невозможно, Ракель.

— Почему?

— Потому что…

— Банкомат всего в ста метрах отсюда по улице Толлбугата.

— Потому что?

— Просто прими карту, ладно?

— Харри?

— Во-первых, это невозможно, Ракель. Ему запрещено принимать посетителей, и я не смогу еще раз обойти этот запрет.

— А во-вторых?

— Во-вторых, я не вижу в этом смысла, Ракель. Я прочитал все документы. Я…

— Что ты?

— Я думаю, это он застрелил Густо Ханссена, Ракель.

— Мы не принимаем «Визу». У вас есть другие карты? «МастерКард», «Американ экспресс»?

— Нет! Ракель?

— В таком случае пусть будут доллары или евро. Обменный курс не очень выгодный, но все равно лучше, чем оплата картой.

— Ракель? Ракель? Черт!