Призрак дома на холме. Мы живем в замке

Хелен Кларк появлялась у наших дверей еще дважды: стучала, кричала, звала, умоляла ответить, но мы затаились. Обнаружив, что из-за моих завалов дом не обойти, она сказала у парадных дверей, что больше не вернется; и действительно не вернулась. Однажды вечером – возможно, в тот день, когда Констанция посадила куст для дяди Джулиана, – мы, сидя за ужином, услышали робкий стук в парадные двери. На Хелен Кларк не похоже – стучат слишком робко; я молча встала и поспешила через прихожую – удостовериться, что парадные двери заперты; Констанция из любопытства пошла за мной. Мы прильнули к дверям и прислушались.

– Мисс Блеквуд, – тихонько позвали снаружи. Он, верно, и не подозревает, что мы совсем рядом. – Мисс Констанция? Мисс Мари Кларисса?

На улице еще не совсем стемнело, а здесь, в прихожей, мы едва различали друг друга, только лица наши белели у дверей.

– Мисс Констанция, – окликнул он снова. – Послушайте меня.

Должно быть, говорит и озирается – не подглядывает ли кто.

– Послушайте, – повторил он. – Я тут курицу принес. – Он тихонько постучал в дверь. – Я надеюсь, что вы меня слышите. Я принес курицу, жена сама готовила, жарила. Тут еще немного печенья и пирог. Я надеюсь, что вы меня слышите.

Глаза Констанции округлились от изумления. Мы оторопело глядели друг на друга.

– Я знаю, вы меня слышите, мисс Блеквуд. Я там у вас стул сломал, простите меня. – Он снова постучал в дверь, совсем тихо. – Ну, так я оставлю корзинку тут, на пороге. Надеюсь, вы меня услышали. До свидания.

Робкие шаги звучали все тише, спустя минуту Констанция сказала:

– Что будем делать? Откроем?

– Позже. Когда совсем стемнеет.

– Интересно, какой там пирог? Как думаешь, он не хуже моих?

Мы доели ужин и дождались темноты; наконец я решила, что нас уже никто на веранде не заметит; мы прошли через прихожую, я отперла двери и выглянула. Корзинка стояла на ступени, прикрытая салфеткой. Я внесла ее в дом и заперла двери, а Констанция забрала корзинку на кухню.

– С черникой, – сказала она. – На вид хорош и еще теплый.

Она нежно и любовно вынула курицу, завернутую в салфетку, и пакетик с печеньем.

– Все еще теплое, – сказала она. – Жена, должно быть, пекла и жарила после ужина, чтоб он сразу отнес. Интересно, она два пирога испекла: для нас и для домашних? Видишь, завернула все в салфеточки и велела отнести сюда. Только печенье у нее не хрустящее.

– Я отнесу корзинку обратно на веранду, и он поймет, что мы все нашли.

– Нет-нет, – Констанция схватила меня за руку. – Сначала я постираю салфетки. Что его жена обо мне подумает?

* * *

Иногда приносили грудинку домашнего копчения, иногда фрукты или домашние консервы; они неизменно оказывались хуже, чем консервы Констанции. Чаще всего приносили жареную курицу, пироги или лепешки, очень часто – печенье, порой – картофельный салат или рубленую капусту. Однажды принесли в кастрюльке рагу из мяса и овощей – Констанция разделила все на составные части и соединила вновь, согласно своим собственным правилам приготовления этого блюда; иногда были кастрюльки с тушеной фасолью или с макаронами.

– Несут, как на приходской благотворительный ужин, – сказала как-то Констанция, когда я притащила на кухню каравай домашней выпечки.

Они приносили еду по вечерам, молча ставили на ступеньку и уходили. Мы представляли все это так: жены готовят корзинки к приходу мужей с работы, а те сразу берут их и несут сюда – чем позднее, тем лучше, чтоб не увидал кто: носить нам пищу, верно, очень стыдно, и делали они это втайне друг от друга. Констанция утверждала, что готовит не одна, а несколько женщин.

– Вот эта обожает томатный соус, – объясняла она, пробуя тушеную фасоль. – И вечно льет чересчур много. А вчерашняя предпочитает патоку.

Порой мы находили в корзинках записки: «Это за тарелки», «Простите за занавески», «Извините за арфу». Дверь мы открывали только глубоким вечером, когда поблизости наверняка никого не было, и всегда ставили корзинку обратно на ступеньку и тщательно запирали двери.