Призрак и другие соучастники

Стася положила в рот последнюю ягоду, отнесла грязную посуду и отправилась на поиски пятой комнаты. Ждать Милу и Женю она не стала. Ей было стыдно за их трусость, да и вряд ли они осмелятся ее провожать. Поэтому Стася шла по коридорам одна. И, конечно, быстро обнаружила, что заблудилась. Девочка оказалась в небольшом зале, стены которого были увешаны детскими рисунками. Осенние деревья, дымковские игрушки, ваза с ромашками. Обычный набор тем для любой художественной студии, и вдруг… Огромный рыжий кот. Толстый, вальяжный, жмурится на мир разноцветными глазами: один — зеленый, другой — желтый. Рядом с ним устроились воробьи. Такие же толстые и умиротворенные. Компания сидела на крыше многоэтажки, за ней проступал контурами погруженный в сумерки город. Стася смотрела на рисунок и чувствовала, как ее заполняет ощущение «весеннего ветра». Так она называла внезапную радость с примесью надежды, когда хочется вскочить и пронзительно закричать «иииии!!!». Первый раз это чувство посетила ее лет в шесть. Она гуляла с бабушкой по парку, как вдруг налетел влажный мартовский ветер, пропитанный запахом капели и набухающих почек, забрался под куртку, растрепал челку, заставил раскинуть руки и закружится на месте. Тогда девочке показалось, что мимо пронеслась невидимая карета, запряженная шестеркой лошадей, в которой сидела красавица Весна, объезжающая свои владенья. Бабушка, конечно, отругала ее, объяснила, что визг без причины — признак невоспитанности, причесала челку деревянным гребешком, застегнула куртку и велела идти домой. Воспоминание о той прогулке оказалось таким ярким, что сейчас, стоя в полутемном коридоре, Стася почувствовала пряный аромат набухающих почек и запах талой воды. Странно, что «весенний ветер» снова напомнил о себе именно теперь, в конце октября, когда за окном вот-вот полетят «белые мухи», когда бабушки больше нет, и никогда не будет, а ее достает компания интернатских девчонок. Неужели виной этому толстый рыжий кот? Кто же его нарисовал? Стася посмотрела на подпись: «Соболев, 12 лет». «Тоже двенадцать. Вместе учиться будем!» — обрадовалась она. Постояв еще немного у рисунка, девочка отправилась на поиски своей комнаты.

Она обнаружилась за ближайшим поворотом коридора. Пара шагов и вот уже знакомая дверь, из-за которой доносятся девчачьи голоса.

Как только Стася переступила порог, в комнате повисла напряженная тишина. Мила, Женя и другие соседки по палате уставились на нее, словно ожидая чего-то нехорошего. Стася перевела взгляд на свою кровать и замерла. Все покрывало было усеяно цветными карандашами, баночками с краской, обрывками бумаги и клочками чего-то желтого. Медленно, еще не веря своим глазам, она подошла к кровати и села рядом. Лоскутки желтой клеенки и обрывки лямок — все, что осталось от подаренного бабушкой рюкзачка. Его содержимое — карандаши и краски — валялись тут же, поломанные и испачканные.

— Это Нарка все, — пробормотала Мила. — Мы видели, как она из комнаты убегала.

— Небось, Вилка ей приказала, — добавил кто-то из девочек.

Но Стася не слушала. Она сгребла останки рюкзака в кучу и легла рядом на кровать. Мир вокруг помутнел, по щекам девочки побежали горячие ручейки слез. На подушке образовалось теплое болотце. Стася плакала. Нет, не потому, что какая-то Гульнара разорвала ее рюкзак. Она плакала, из-за смерти бабушки. Из-за того, что больше никогда не сможет прижаться к ее, пахнущему лавандой, плечу и пожаловаться на «хулиганов из второго подъезда». Из-за того, что больше не будет праздников в гостиной, когда в доме собирались бабушкины друзья и студенты. Не будет гимназии, кружка рисования, подружки Лизы и партнера по бальным танцам Севки. Ничего этого не будет! Никогда! Ее ждет совсем другая жизнь, в которой есть мстительная Вилка, равнодушная Стервелла, злобный Пупсик и трусливые соседки по палате. И все!

Сначала Стася плакала тихо. Почти беззвучно. Потом все громче и громче. Она смутно помнила, как ее успокаивали, звали, трясли, били по щекам. Чуть позже прибежала женщина, от которой пахло аптекой, и сделала укол. Наконец девочка погрузилась в сон. Мучительный сон, полный смутных воспоминаний о первом дне в интернате.

ГЛАВА 2 ГАРИК

Он ждал звонка. Ждал и все-таки надеялся, что этот разговор состоится как можно позже. В тот момент, когда коммуникатор издал короткую трель, пожилой официант поставил перед ним на стол чашечку горячего шоколада. Рядом дымилась едва початая сигара. Тихо играла живая музыка. «Как не во время! — поморщился лысый человек, глядя на экран коммуникатора, — Впрочем, разве неприятная беседа может быть во время?»

— Да. Я слушаю.

— Вы потеряли ребенка! Потеряли ее после стольких лет ожидания, — голос в трубке не скрипел как обычно, а скрежетал, словно гусеница старого экскаватора.