Призрак колобка

– Ну, – довольно улыбаясь и потирая руки, сообщил пахнущий несколькими коньяками руководитель Избирательного Сената, глядя на меня выпуклыми влажными глазами бешеного быка, постоянно думающего о бандерилье. – Ну! Вызван – пришел. Опрошен – согласован. Запущен – прекращен тут же. Пошли голосить… голосовать, – и я последовал за его плотной колышащейся спиной.

В зале, изображающей кабинет и обклееной шелковыми обоями с рисунками корешков книг, Главный и Единственный избиратель плюхнул в стакан наполовину из фигурной бутыли и ткнул рукой.

– Пей и голосуй, опробываем с тобой новейший Голосовальный полуавтомат.

Я хлебнул жгучей влаги и осторожно сморщился:

– Мне нельзя. Я неголосующий, неполноценный голос.

– Ха! Дура! – восхитился хозяин. – А ты с мозгом!

Потом подошел к торшеру в виде извивающейся нимфы, уже видно проголосовавшей, и громко и отчетливо выпалил шитому абажуру:

– Отдать голос за единственного нашего НАШЛИДа – задача кажного дня. Нет у тебя голос, бежи получай и голосуй всегда в ряд. Нет у тебя прав по болезни или ты помер – бери флаг в бывшие руки и следовай шествуй в поддержку главаря нации по единому прорыву… порыву. Да здравствуй навсегда единение народа, каждого и вождя. Не пожелаем пожалеем живота своего… и всея тела с мозгом для всевобщее благо… не отступать всегда следовать курсом НАШЛИД возбуждая масс. Подай подвиг примеру, одолжи и покаж его личности больному умственно кретину и любому, даже гражданина которых пока нет. Все за победу разума против сил… под рукой водителя и соратника простых под знаменем… НАШЛИД! – патетически закончил Пращуров, гадко ухмыльнулся и вернулся ко мне и голосовальному полуавтомату.

Это был ящик с дырой, в котором подозрительно перемаргивались пальчиковые лампы «Что им надо?» – ответил я таким же подозрением.

– Скоро установим на всех углах, – радостно сообщил Пращуров.

– Зачем? – поразился я. – В основном ведь… пораженцы.

– А что! – крикнул хозяин и опять метнул взгляд на торшер. – Если он безголосый больной, то и не может высказать «за». Шалишь брат Петр-Павел. В день Великого выбора все, не толчаясь в участке… в околотке… проследовали на угол и выразили свое «за». Давай, проверка экскрементального образца, суй свой ПУК внутря.

Я осторожно повертел кардоночкой в воздухе.

– Боязно, – проблеял я. – Мы, знаете, все таки законы-то знаем. За НАШЛИДа чтоб.

– Да не дрейфь, эспремент, – возмутился мужик. – Коньяку хлопни. Все додумано без вас, саранчи.

Я хлопнул стакан, заел сладкой конфеткой из огромного короба и сунул руку с ПУКом в пасть Голосовального монстра. И быстренько вынул.

– За или против? – спросил страшный механический голос из голосозавра.

– За, – быстро подтвердил я. – Полностью за.

Пращуров стоял, как громом сраженный. Он выпучил глаза и воззрился на меня, потом на аппарат, а потом на лампу.

– Врет, – сухим басом процедил он, позеленев. – Извращает волю. Сдвинулся устройством.

Он оттолкнул меня, весьма отлетевшего, схватил деревянными длинными щипцами пробную ПУК из пачки на столе и сунул в аппарат. Устройство щелкнуло, и страшные внутренние зубы в мгновение ока сгрызли щипцы в щепку и с презренем выплюнули.

– Вот, видал! – возопил мужик. – Работает как часы. Голосует враз. Не избиратель ты, так чего суваться, прокусит руку до кости, тонкую кость дробит, с шиной месяц наболтаешься. Морду с интересу сунешь – склюет враз. Ну-ка дай, – в бешенстве Сенатор выхватил из моих рук мою же кардонку, схватил ее огородными щипцами из подготовленной урны и сунул в рыло устройства волеизъявления. Монстр трюхнул и злобно сжевал щипцы, как голодный лис куриное горло. И выплюнул мою ПУК и прожужжал:

– Минус семь баллов с предупреждением.

– Ага, съел!? – восторженно проревел хозяин, заплясал гопака и вновь степенно отступил к лампе. – Доложим скоро руководству края, – громко и державно сообщил Пращуров. – Эспериментовое устройство почти готовое, сбоит редко, но метко. Все вперед к свершению, след в след за вождем и отцом народа. Победим безгласие масс, кому надо стройными рядами на выбор. Да здравствует единство НАШЛИДа. Люди, будь бдителен!

Потом чуть утих, хлестанул себе и мне еще по полстакана и выдавил:

– Ну пошли, Петрпавел, хозяйство покажу.

Гасиенда Пращурова, и правда, впечатляла. Псарня, конюшня, свой экипаж-конка, борейтор, здоровый лоб практически без лба, цветник кактусов, садовник-робот из Ферганы, умеющий стричь даже дыни, коровник с буренкой и боевой козой, куры на заднем дворе, меченые в национальные цвета, разросшийся и плодоносящий шипами малинник и глухая заросль крапивы у покосившегося сральника возле глухого забора.

– Заходи, – широкой рукой позвал хозяин. – Твое окно рядом, – и, когда я, очумевший, устроился, Пращуров опустил окошечко, отделяющее два посадочных места и сурово крякнул: