Призрак ночи

Возможно, это было еще одним проявлением странного чувства юмора Этана Уинслоу. Фрески не были невинным изображением повседневного быта древних римлян. На них были запечатлены эротические сценки, наглядные до неприличия, каждая деталь была настолько тщательно прорисована, что воображению просто негде было развернуться. Пастор Линкольн счел бы их чистой воды порнографией, но с другой стороны, он и любовные романы отнес бы к литературе самого низкого пошиба. Хотя следовало признать, что при всей своей откровенности, фрески не были лишены определенной привлекательности. Мег призналась себе, что разглядывала их с интересом, им удалось задеть в ее душе неведомые струны.

Она медленно отошла от стены, и росписи снова скрылись во мраке. Ей было душно, на коже выступил пот, чувства странным образом обострились. Мег никогда не была ханжой, она считала себя женщиной сведующей, которая спокойно относится к делам такого рода. Откуда тогда взялось чувство тревоги?… И возбуждения?

Может, это признак того, что она наконец-то поправилась, какой-то побочный эффект после воспаления легких? А может, она стала жертвой стокгольмского синдрома, когда узник начинает испытывать симпатию к своему тюремщику? А может, все намного проще, просто разыгравшееся воображение сыграло с ней злую шутку. Ведь Мег по натуре была мечтательницей, вот она и представила себе, что стала героиней сказки про Красавицу и Чудовище.

Этан Уинслоу идеально подходил на роль чудовища. Но в том, что он решил держать Мег взаперти, пока хладнокровно расправлялся с ее отцом, не было ничего романтичного.

Правда, отец заслужил все, что его ожидало, напомнила себе Мег, ведь он со спокойной душой отправил дочь в волчье логово. Значит, ей необходимо собраться с силами и закрыть дверь перед чувством сострадания, точно так же, как Рис Кэри отказался от своих отцовских обязанностей…

Меган чувствовала себя одинокой, ненужной, брошенной в чужой комнате, в незнакомом доме, среди чужих людей. Она никогда не питала иллюзий относительно своего отца. Она знала, что самым важным человеком в его жизни был он сам. Почему же она так удивилась и расстроилась, узнав о нем горькую правду?

Кровать, стоявшая в центре комнаты, хотя и выполненная в римском стиле, была оснащена современным удобным матрасом. Сальваторе, выполнявший обязанности тюремщика и по совместительству горничной, откинул тяжелое льняное покрывало и расстелил поверх него новую ночную сорочку. Она была белой, из тонкого мягкого полотна. Снова в викторианском духе, с горечью усмехнулась Мег. Только на этот раз рубашка была с низким квадратным вырезом и тонкой, словно паутинка.

Повесив ее на руку, Мег направилась с ванную, но вдруг остановилась. С тех пор, как она гостила в этом доме, каждый вечер она шла в ванную комнату, чтобы переодеться на ночь. Причем делала она это не задумываясь, чисто инстинктивно. Только теперь она задумалась, почему поступает именно таким образом.

Она окинула взглядом потолок, стены, углы спальни. И как она раньше не догадалась?

Приспособление было совсем небольшим и выглядело как элемент системы пожаротушения, и кому-то могло показаться плодом ночного воображения. Но Мег думала иначе. Где-то внутри здания, разделенный от нее сотнями коридоров, сидел Этан Уинслоу и наблюдал за ней, уставясь на экраны мониторов.

Мег была уверена, он уже знает о том, что ей все известно. Гордо выпрямившись и откинув назад волосы, она смотрела прямо в камеру и раздумывала над тем, не послать ли его к черту грубым жестом. Но такое поведение было чисто ребяческим и не принесло бы ей облегчения. Ей следовало пройти в ванную комнату, где наверняка не было ни видеокамер, ни микрофонов. Она не сомневалась, что даже такому цинику как Уинслоу хватило бы чувства порядочности, чтобы предоставить женщине укромный уголок для ее интимных нужд. Может быть, даже стоило перетащить в ванную матрас и спать на полу.

Она стояла молча, без движения. В мерцающем свете свечей фигуры на стенах, казалось, сплелись перед ней в откровенном эротическом танце. На одной фреске была изображена женщина с пышными формами, раскинувшаяся на кровати, очень похожей на ту, что стояла в комнате Мег. Вместо того, чтобы заниматься любовью с обычным молодым человеком, она предавалась страсти с каким-то мифическим существом. Мифология Рима славилась тем, что в ней присутствовали толпы таких полулюдей, полузверей — сатиров, кентавров, других она просто не помнила — и все они были на удивление любвеобильны. Создание на фреске излучало мощное темное очарование, и Мег невольно прониклась симпатией по отношению к бедняжке, которая испытывала в объятиях чудовища неземной восторг…

Я выпила слишком много вина, с ужасом подумала Мег. И, наверное, схожу с ума. Но если Этан Уинслоу хотел за ней шпионить, то она не станет его разочаровывать. Медленным непринужденным движением она взялась за замок молнии, расположенный на спине ее вечернего платья, и потянула вниз. Позабыв о камере, Мег смотрела на фреску, позволив платью медленно сползти вниз и расплыться лужицей у ее ног.