Призрак шимпанзе

Я и сам не знал, на что мне сдался этот кубик, но поблагодарил и положил его в карман куртки.

Пластинка кончилась. Кэри встал и потянулся.

— Я возвращаюсь обратно. Можешь остаться и послушать пластинку. Возможно, я буду заскакивать время от времени между представлениями. Налей себе еще стаканчик!

— Хорошо. Передай мои наилучшие пожелания Скитсу Гири.

Он вышел; я порылся в дюжине альбомов рядом с проигрывателем и выбрал альбом Гарри Джеймса, раннего Гарри Джеймса: «Мемфис-блюз», «Спящая девушка» и прочее. Я прослушал всего несколько мелодий, когда обнаружил, что стакан мой пуст. Первым моим побуждением было пойти на кухню и наполнить его, но я решил этого не делать — если хочу вернуться домой, твердо держась на ногах.

Я прослушал еще несколько дисков и почувствовал, что нахожусь в совершенной отключке. Только теперь я понял, что значит быть по-настоящему пьяным. Мне и раньше случалось прилично принимать, но я никогда не доходил до последней черты. И теперь я спрашивал себя, следует ли ее переступать.

Я вынул из кармана маленький красный кубик. Сейчас подброшу его, решил я. Если выпадет маленькое число — двойка или тройка, — больше пить не стану. Но если выпадет пятерка или шестерка — напьюсь мертвецки пьяным. Я потряс кубик в кулаке, но слабо сжал пальцы — маленькая красная штучка выпала из рук. Кубик описал кривую и упал на линолеум. Я услышал, как он стукнулся, но не разглядел, куда именно он покатился.

Чертыхаясь, я выключил проигрыватель. Опустившись на колени, я стал заглядывать под мебель и наконец обнаружил кубик под столом. Мне пришлось лечь на живот, чтобы добраться до него. И только положив его обратно в карман, я вспомнил, что забыл посмотреть, какая выпала цифра.

Ну и черт с ним, подумал я. Я взял свой стакан в кухню и налил вторую порцию виски — на сей раз поменьше. И поскольку рядом никого не было, заранее приготовил стакан воды.

Поставив очередную пластинку, я не спеша выпил второй стакан и — удивительное дело — даже слегка протрезвел. Я с гордостью подумал, что, возможно, смогу пить как джентльмен — выпивая помногу и никогда не пьянея.

Мне хотелось, чтобы Кэри вернулся, но он не появлялся. Меня распирало от желания поболтать. Теперь я знаю, что это было следствием выпивки, но тогда мне показалось, что я имею сказать нечто чрезвычайно важное. И конечно, по поводу женщин. Но Кэри так и не пришел. Тогда я пропустил еще стаканчик, закрыл фургон и вернулся на центральную аллею.

Я заметил, что обстановка изменилась. Толпа потихоньку редела. И только у эстрады на входе в маленькое шапито еще толпился народ. Зазывала исчез — в нем не было надобности. Они и так с трудом могли пропустить всех желающих. Однако ажиотаж спадал. Через час можно было закрывать балаган на ночь.

Туман еще сгустился. Каждый из балаганчиков как бы окружал светящийся ореол. Все в этот вечер казалось странным и одновременно чудесным. Деревянные лошадки на маленьких каруселях замерли неподвижно: вокруг уже не толпилась малышня. Карусели первыми закрылись в этот вечер. Я прислонился к будочке кассира и стал размышлять о том, что со мной произошло. Разумеется, я думал о Рите.

Мне хотелось ее увидеть. «А почему бы и нет?» — подумал я. Она такая же шлюха, как и остальные. Она откровенно призналась, что гонится за деньгами, но это еще ничего не значит. И если она встречается с каким-то типом, то почему бы мне не взглянуть, как она полуголая кривляется перед мужчинами? Ведь это меняет дело, не так ли?

Свернув с центральной аллеи, я пошел окольным путем, чтобы не попасться на глаза дяде Эму. Балаган с «живыми картинами» зазывал публику на последнее вечернее представление. Рита стояла на эстраде вместе с остальными девушками, одетая в купальный халат. Из-под купального халата виднелись ее белые стройные ноги.

Она не заметила меня в толпе. Чарли Вилер сделал девушкам знак, чтобы они проходили в палатку, и объявил о «последнем в этот вечер представлении». Представление действительно было последним, потому что он отключил микрофон, пролаяв напоследок несколько прощальных приветствий.

Я подождал, пока он уйдет, и пристроился в хвост очереди в кассу. Я не знал кассира и надеялся, что он тоже меня не знает. Отдав пятьдесят центов, я купил входной билет.

Внутри балагана царил полумрак. Там не было сидячих мест; публика стояла за веревкой, протянутой в двух метрах от сцены. Тряпка, закрывающая сцену, изображала занавес из черного бархата. За кулисами заиграл проигрыватель, подключенный к усилителям. Раздалась томная чувственная музыка, сопровождающая показ «живых картин». Она должна была создавать соответствующее настроение. Через несколько минут занавес поднялся. На сцене появилась первая «живая картина». В ней участвовали две девушки, Риты не было.

«Живая картина» что-то изображала — я уже забыл, что именно. Так или иначе, публику, стоявшую за веревкой, мало заботил ее смысл. На девушках были трусики, усыпанные блестками, и лифчики из прозрачного газа. Закон запрещал им появляться полностью обнаженными. У девушек были прекрасные фигуры.