Призрак театра

– Так. «Лира» я не ставлю, и пусть за это Дед простит мне все обиды. Но что я ставлю, пес? Прикинуть надо, что я ставлю… Какой-то бодрый Полторак звонил на той неделе: с пьесой про Сталина; мне в СТД шептали: прогрессивный, и деньги есть на постановку. Деньги, говорят, немереные. Если поставить быстро Полторака, если с умом на Полтораке сэкономить, еще чуть-чуть добавить, то можно будет, наконец, поставить… – что? Совсем другую пьесу, пес, пока я не могу сказать, какую и о чем. Но – новую и не о давних временах. Такую, что меня разбудит сразу, с первой реплики, заставит клекотать от сбывшегося счастья еще при чтении ее с листа, заставит зрителей рыдать и плакать, хохотать, и потешаться над собой, и уважать себя, благодарить других, и жизнь любить, и жизни не бояться, уйти потом счастливыми, как я, лечь спать, наутро вдруг проснуться, вроде, дома, но уже в другой стране, в другом, преображенном мире, – пусть запахи в квартире те же, и за окном ничто не изменилось… Да, за окном ничто не изменилось. Да, пахнет тем же, чем и пахло, кто же спорит, но в них самих, пока они все спали, с трудом, скажу, уснув после спектакля, – в них изменилось все, так изменилось, что они себя… ты, пес, подумал: «…не узнали»?.. Не спорь со мной, я вижу, ты подумал: «…не узнали». А вот и нет! Как раз наоборот! Они себя узнали наконец. И обрели себя, и вот проснулись. Дай мне такую пьесу, пес.

Узоры-2, уже видна платформа, и, пес, давай еще пройдемся. Силенки есть, еще на перегон нас хватит, это точно. Идем, идем, собака, и не оборачивайся. Я знаю, кто идет за нами: Татьяна Брумберг, я давно ее, минут пятнадцать, как приметил. Хорошая артистка Таня Брумберг, не вздорная она, то грустная она, а то веселая; сейчас, похоже, что веселая. Ты спросишь: а зачем она идет? Тебе-то что за дело. Идет она – и пусть себе идет; прутиком листья неопавшие сшибает.

Ноябрь 2002 – февраль 2003

Москва