Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время

На следующий день Арнольд и тетушка Фанни все еще занимали очень много места в мыслях Джеймса, но его чувства к ним как-то устоялись; думать о них было менее грустно и приносило теплое ощущение их присутствия. Знать про них, знать, что они говорили, делали и думали, означало дружить с ними; и удивительно, что эта дружба не казалась совсем уж односторонней, хотя единственное, что его действительно связывало с ними, было нежелательное присутствие Томаса Кемпе. Пробираясь в высокой траве сада, Джеймс мог закрыть глаза и вообразить рядом с собой Арнольда (в штанах до колен, которые натирали ему ноги — недаром он часто и громко жаловался на это тетушке Фанни, — и в черных ботинках, которые он ненавидел и однажды потерял, увязив их в грязи на берегу реки). Джеймс сообщил Арнольду услышанную в школе шутку про двух мух на потолке, и Арнольд, с расстояния в сто лет, засмеялся, подпрыгнул и стал раскачиваться на ветке яблони.

— Ты чего разговариваешь сам с собой? — спросил Саймон.

Джеймс вздрогнул и поднял голову. Должно быть, Саймон подошел к нему, а он и не услышал. Саймон уставился на него сквозь свои круглые очки. Джеймс неохотно расстался с Арнольдом, но ведь Арнольд станет к нему возвращаться всякий раз, как будет ему нужен, — и Джеймс вернулся туда, где в настоящее время был.

— Разве я разговаривал сам с собой?

— Да.

— Ну, это я так, — сказал Джеймс.

Он хотел было рассказать Саймону про Арнольда и тетушку Фанни, показать Дневник, словом, поделиться всем, но тут же отказался от этой мысли. Саймон, конечно, не виноват, если никогда не сможет понять, что так крепко связывает Джеймса с Арнольдом и тетушкой Фанни. Тут было нечто необъяснимое и глубоко личное. Ожидать, чтобы другие поняли такое теплое чувство к мальчику, которого ты никогда не видел и не увидишь, еще труднее, чем убедить их поверить в деятельного полтергейста. К счастью, ему не пришлось объяснять свой разговор с Арнольдом. Саймон сказал:

— Иду удить рыбу. Пойдешь со мной?

Джеймс колебался; соблазн был велик. Рыбалка на речке Ивенлод отныне навсегда связана у него с Арнольдом. Но пойти туда с Саймоном не значило изменить Арнольду. Дружба с Арнольдом — это одно, а с Саймоном — совсем другое. Места для обоих хватит.

— Да, пожалуй… — начал он. — Подожди, я только переобуюсь. — Но тут он вспомнил про Берта Эллисона. Ведь сегодня тот должен прийти еще раз и может прийти в любую минуту. «Вот тебе раз! — подумал Джеймс. — Как же я мог забыть?» — Нет, — сказал он. — Я совсем потерял память. Сегодня опять придет экзорцист. — И в порыве великодушия добавил: — На этот раз можешь посмотреть, если хочешь.

Однако Саймон настроился удить рыбу. Он сказал:

— Спасибо, пожалуй, нет, — и ушел, а Джеймс еще раз почувствовал, что Саймон все-таки не принимает колдуна всерьез. Но теперь у Джеймса был Арнольд, и уж тот-то принимал его всерьез. Поневоле приходилось.

Когда Джеймс подошел к дому, Берт Эллисон уже ставил у ограды свой велосипед. Он насвистывал мотив из популярного фильма, а под мышкой держал небольшой раздвоенный прут.

— Ну как поживает твой тип? — спросил он. — Затевает что-нибудь новенькое?

— Пока нет, — сказал Джеймс. И, понизив голос, добавил: — Я, кажется, знаю, отчего у нас в тот раз не получилось.

— Вот как? — сказал Берт. — Пошли наверх, и ты мне все расскажешь.

Они поднялись наверх.

— А где твоя мама?

— Ушла. Вернется только к ужину.

— Оно и лучше, — сказал Берт. — Надо, чтобы нам не помешали. А мама твоя знает, что к чему. Или думает, что знает. Не в обиду ей будет сказано.

Как только они вошли в комнату Джеймса и плотно закрыли дверь (Эллен была где-то поблизости), Джеймс достал дневник и стал объяснять. Он прочел вслух последнюю запись, об изгнании призрака (Берт забыл дома очки). Берт слушал внимательно, но больше с интересом, чей с удивлением.

— Я знал, что нам попался как раз один из таких, — сказал он. — Из упрямых. Надо сказать, что они набираются опыта. Так что в бутылку мы его снова не заманили бы. Зря бы только время тратили. — Говоря это, он свертывал ковер и отодвигал стол.

— Что вы делаете? — спросил с тревогой Джеймс.

— Надо же освободить место для круга. Что скажет твоя мама, если увидит, что пол разрисован мелом?

— Наверное, будет недовольна.

— Ну вот, а мы не хотим никого сердить. Придется обойтись бумагой и карандашом, хотя если по всем правилам, то нужен мел.

Из кармана своего комбинезона Берт достал карандаш, потом конверт и уже готовился порвать его вместе с содержимым, но, вглядевшись, сказал:

— Э, нет, это нужное, это мои футбольные талоны.

— У меня есть бумага, — сказал Джеймс.

— Давай ее сюда.

Лист бумаги Берт разорвал на восемь кусков и присел к столу. На каждом куске он начертал, тяжело сопя, какие-то непонятные знаки.

— Что они означают? — спросил Джеймс.

— По правде говоря, — сказал Берт, — они перешли ко мне от отца. Он иной раз тоже кое-что делал по этой части. Что они означают, точно не скажу. Но действие оказывают. Это проверено.