От изумления Токи утратил дар речи. Не может быть, все это не со мной, пронеслось в голове. Когда-то давно, в раннем детстве, он пошел поиграть возле храма и совсем не заметил, что прошло много времени. Назад бежал в изменивших привычные контуры зданий сумерках и, отбиваясь от мыслей о всяких волках, привидениях и похитителях детей, случайно оказался на пороге дома соседей, внешне очень похожего на его собственный. Раздвинув матовые стеклянные двери, он крикнул: «Я дома» — и тут же похолодел: за знакомой дверью все было чужое. И запахи (говядина с чесноком), и украшения (пыльные синтетические розы), и звуки (пронзительный смех участников телевизионной игры, незнакомые голоса). Секунду он простоял, онемевший от ужаса, но тут миссис Инатари вышла в прихожую и ласково сказала: «А, это ты, малыш Токи. Пришел поиграть с Мицуо?» И он, наконец-то поняв ошибку и даже не извинившись, бросился прочь со всей быстротой, на которую были способны его обутые в синие боты ножки. Скорее домой: к успокаивающим запахам
Именно так все было и сейчас: глядя на залитую лунным светом обнаженную женщину, он чувствовал, что случайно прошел сквозь волшебную дверь в какой-то иной мир, в чужую, странную и волнующую жизнь. Цукико подошла к нему, и Токи закрыл глаза, отчасти от смущения, а отчасти потому, что, казалось, нельзя ему еще видеть вот так свою будущую жену. Он все еще стоял с плотно зажмуренными глазами, словно ребенок, играющий в «кто перетянет
А вот я в этом не так-то уверен, подумал Токи, но все-таки открыл глаза и встал. Рыжевато-каштановые волосы Цукико были распущены, и макушка доставала как раз до адамова яблока Токи. «Ты был очень добр со мной, — сказала она, — и я хочу отплатить тебе тем же. Но сначала давай потанцуем». От этих слов Токи смутился. Что он, собственно, сделал? Ведь это она платила за съеденное и выпитое, она пригласила его к себе домой. Но вот почему она вдруг разделась? Эта ее раздетость никак не дает собраться с мыслями.
Он церемонно положил руки на ее белые как молоко плечи и начал неловко вальсировать по обрызганной лунными пятнами комнате, а Цукико, обняв его за талию, тихонько напевала «О, как любовь твоя глубока» и все время пыталась крепче прижать его, но он, не переставая, сопротивлялся. Для этого у нас впереди еще масса времени, твердил он себе, стиснув зубы. Потом спросил:
— А что ты имела в виду под словом «отплатить»? — Голос его неожиданно прозвучал тонко и хрипло, совсем как у старика священника в храме, и связано это было, конечно же, с тем, что он страшно боялся наступить на босые ноги Цукико или коснуться ее обнаженных грудей: их форма напоминала ему конические пирамидки благовоний, а кожа казалась гладкой и нежной, как тесто только что скатанных рисовых колобков.
— Только то, что хочу заняться с тобой любовью, — сказала Цукико и, сделав шаг, прижалась к нему белоснежным и гибким телом. Упав на колени, Токи опустил долу глаза, избегая увидеть то, что окажется чересчур возбуждающим. Все это было совсем не похоже на запланированную им сцену предложения руки и сердца, но действовать нужно было немедленно, так как иначе все эти сокровенные тайны (а главное, та единственная, что в центре) закружат его до потери сознания.
— Я глубоко польщен этим великодушным предложением, — с выспренной вежливостью произнес он по-японски. — Но ты не думаешь, что сделать это после брачной церемонии будет еще романтичнее? Мы можем пожениться завтра утром, — добавил он торопливо. — Если, конечно, ты не возражаешь.
В ответ Цукико подхватила его под мышки и заставила встать на ноги. Глаза у нее блестели, а по телу пробегала дрожь возбуждения.
— Ты в самом деле предлагаешь мне выйти за тебя замуж? — спросила она.
— Конечно. И ты согласна?
Но, к удивлению Токи, Цукико вдруг расплакалась:
— Я так счастлива, ты меня сделал такой счастливой, — выговорила она, и его пронизал восторг: он уверился, что она принимает его предложение, но в этот момент Цукико подняла на него глаза и сквозь слезы спросила: — Неужели ты все еще не догадался?
— О чем? — спросил Токи, силясь понять смысл ее слов. В чем дело: она уже замужем за другим, или он ей неровня, а все что было — ее бессердечная, злая шутка?
— О том, что я, так сказать, не обычная женщина, — сказала Цукико.
— Еще бы! Это любому видно, — с облегчением вздохнул Токи. — Я понимаю, что ты чересчур хороша для меня. Слишком красива, талантлива и аристократична, но если мы в самом деле любим друг друга, и ты готова жить со мной просто и скромно…
— Дело не в этом, — прервала Цукико. — Говоря, что я не обычная, я имела в виду… Нет, лучше давай иначе. Помнишь спасенную тобой в парке собаку?
— Конечно, — ответил Токи, неожиданно обливаясь холодным потом.