Призрак улыбки

— Скрип в обеих руках, — пробормотала Мурасаки Мак-Брайд, глядя на эту картинку. Играя словами, она переиначила знаменитую японскую метафору "цветы в обеих руках", и, разгадав это, Спиро сообщнически кивнул, а потом снова погрузился в себя, и его мысли скакнули к моменту, когда он в первый раз осознал, что влюблен в свою легендарную патронессу.

Как-то раз он пришел к ней, как и обычно, в десять часов утра, ожидая застать Мурасаки Мак-Брайд за компьютером, в удобном простом костюме в стиле ретро, точнее, в стиле матушки-гусыни, который она носила, работая дома: длинная сборчатая юбка, блузка с высоким горлом, застегнутая брошью из слоновой кости, домашней вязки шаль. Но оказалось, что ее нет на месте, и он прошел по ряду устроенных на японский манер высоких просторных комнат, мягко, как кошка или ниндзя, ступая по татами и спрашивая себя, а не случилось ли чего.

"Кх-кхм, Урсула?" — позвал он наконец неуверенно. Она настояла, чтобы он называл ее именем, данным ей при крещении, и он подчинился, хотя и признался Гуннару Наганума, что это давалось не легче, чем если бы королева Елизавета попросила его называть себя Бетти Лу.

"Я здесь", — откликнулась Мурасаки Мак-Брайд странно сдавленным голосом. Открыв еще одну дверь, Спиро увидел по-европейски обставленную спальню: все бело-голубое, балийские коврики и ручной работы шитье, антикварная мебель из полированного красного дерева. "Писательница, соединяющая в себе эротику и эксцентричность", как настойчиво именовал ее один выходивший на японском бульварный журнальчик, лежала в постели. Волосы (золотистые, с тонкими прядями седины на висках) обрамляли лицо пышным облаком и спускались на плечи. Шелковая, цвета слоновой кости пижамная распашонка надета была поверх такой же ночной рубашки, оправленные в бронзу очки для чтения съехали на нос, и сама она явственно всхлипывала.

"Что случилось? Вы простудились?" — застенчиво просовывая голову в дверь, спросил Спиро.

"Входите, садитесь", — ответила Мурасаки Мак-Брайд и, приглашая, мягко взмахнула правой рукой. Спиро робко вошел и сел в обитую чем-то пушистым качалку.

"Может быть, приготовить чаю?" — спросил он, нервничая, оттого что впервые переступил порог этой спальни. Хозяйством ведала домоправительница — хмурая угловатая француженка по имени Франсуаз, неизменно уныло одетая в черное и похожая на угнетаемую аббатиссу какого-то странноватого монастыря, но иногда и Спиро выполнял мелкие домашние обязанности. Его это не тяготило: жалованье и разного рода подарки, которые он получал, были столь щедры, что он с радостью взялся бы и за чистку камина, и за ловлю блох на двух обитающих в доме рыжевато-коричневых кошках — Доже и Фрэнсисе.

"Нет, спасибо, — ответила Мурасаки Мак-Брайд, — я сейчас встану". Она снова всхлипнула и указала на толстую книгу, лежавшую возле кровати.

"A Place of Great Safety", — прочел вслух Спиро. Он впервые слышал это название, но вспомнил, что имя автора мельком встретилось ему как-то в одном из надменно-самоуверенных английских журналов, выписываемых его работодательницей.

"Я читала всю ночь и только что закончила", — проговорила Мурасаки Мак-Брайд.

"И речь там шла о чем-то грустном?" — внезапно поняв связь между слезами и книгой, спросил Спиро.

"Об очень грустном. Вернее сказать, трагическом. Действие происходит во время Французской революции".

"О!" — только и мог сказать Спиро, не зная о революции ничего, кроме отрывочных, на реплики комиксов смахивающих фраз типа "Тогда пусть едят пирожные!" или "Головы им долой!"

"Весь этот блеск ума, — обращаясь, скорее, к самой себе, заговорила Мурасаки Мак-Брайд, — вся прелестная живость, все эти семьи — матери, отцы, дети, возлюбленные, — вся сложная, чувством наполненная жизнь после несправедливого и оскорбительного суда срубается под корень. Какая несправедливость, какой стыд, какой страшно-кровавый конец истории!"

"Но разве он мог быть другим? Ведь все описанное — правда!" — ответил Спиро, откликаясь на прямой смысл слов.

"Да, правда. И книга написана превосходно, со всех точек зрения безукоризненно. Вы абсолютно правы. И люди не должны ставить перед собой задачу сочинять счастливые истории, они должны выучиться их проживать". Мурасаки Мак-Брайд подняла голову, вытерла глаза и ослепительно, как на обложке своей книги, улыбнулась.

И все же не в этот момент Спиро понял, что он влюблен. Это произошло в тот же день, но позднее. Стоя лицом к окну, она машинально поглаживала свою длинную белую шею и явно вновь думала о гильотине. И его вдруг ударило в солнечное сплетение: Боже правый, я люблю эту женщину и хочу, чтобы она любила меня. Неожиданно, просто, немыслимо — все разом.

* * *