Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

— И одного угона достаточно, — возразил ему Бартлет. Затем он снял шляпу и стал размахивать ею над головой. Без шляпы голова его показалась непомерно большой. Она была обведена красным мокрым венчиком от пропотевшего ободка шляпы. Когда он так злобно говорил, верхняя губа у него задиралась кверху, открывая желтые щербатые зубы и приводя в движение усы. — Не знаю, как вы все, — начал он. Стоило ему разозлиться и начать орать, и голос его становился громовым и гулким, как из бочки. — Не знаю, как все вы, но с меня довольно угонов! Имеем мы права, как граждане и скотоводы, или нет? Что мы, Тайлера не знаем? Если мы станем дожидаться Тайлера… или кого там еще вроде Тайлера, — прибавил он, метнув свирепый взгляд в сторону Осгуда. — Если мы будем дожидаться, так, помяните мое слово, в долинах не останется ни одной головы скота к тому времени, как мы дождемся правосудия! — «Правосудие» прозвучало в его устах издевательски. — Если уж на то пошло, — где они вообще, наши права? Разве правильно, что мы трудимся в поте лица, не зная праздников, до полного изнеможения, все для того, чтобы заработать себе честным путем немного деньжат, а затем теряем за одну ночь все накопленное по вине какого-нибудь чертова мексикашки, теряем потому, что судья Тайлер, чтоб ему ни дна ни покрышки, велит нам сидеть сложа ручки и ждать, пока на земле не воцарится закон и порядок! Если этого дожидаться, все мы через год по миру пойдем. Перво-наперво, отчего угонщики к нам в долину повадились? — ревел он. — Чего они тут не видали? А я вам скажу. Правосудие судьи Тайлера — вот что их надоумило! В Техасе, небось, такого правосудия не дожидаются. Будьте уверены! Там люди знают, что могут сгрести угонщика побыстрее, чем какой-нибудь загребала-законовед. Они пускаются в погоню, хватают его и вздергивают! Может, в Сан-Франциско дожидаются? Ничего подобного! Там люди знают, что могут схватить мошенника не хуже, чем какой-нибудь заевшийся судья, у которого карманы пухнут от взяток. Комитет бдительности — тот действует, и ему не нужно полгода, чтобы раскачаться, как правосудию в иных местах. Да что же это такое, ребята? — взвыл он. — Неужели мы на своих собственных пастбищах будем сидеть, поджав хвосты, вести себя как сопливые мальчишки, пока нас до нитки не оберут, и только тогда решимся на что-то? Нет, я так не согласен, — заверил он нас хриплым решительным голосом. — Может, если мы хоть раз возьмем правосудие в свои руки, закон вынужден будет пошевелиться. Может… А, может, и нет. Но в одном уверен, — если мы это дельце провернем разом и своими руками, в наших краях никогда не будет надобности на такое дело идти. Уж будьте уверены. Но помяните мое слово, — заклинал он, — если мы будем сидеть на месте и тявкать, и скулить, и хвостиком вилять, пока судья Тайлер не погладит нас по головке, любой вор в нашем районе, будь то мексиканец, индеец или беглый конфедерат — начнет все у нас из-под носа тащить! Вешать надо мерзавцев, понятно вам? Вешать! — Пот катился с него градом. Он оглядывал нас, вращая налитыми кровью глазами. Бартлет всех взбудоражил. Мы с Джилом помалкивали, потому что ребята нас сторонились, но я тоже порядком распалился. Мне хотелось сказать что-нибудь, что обелило бы меня, только никак не мог придумать нужных слов. Но Бартлет еще не кончил. Он утер лицо рукавом и так повысил голос, что даже пустил петуха. Но мы его понимали. Лица вокруг стали непреклонными и злыми, глаза сузились и заблестели. — И это еще не все, — взвизгнул Бартлет. — Мальчишка правду сказал: если бы это только угонщик, но он к тому же еще и убийца! Кинкэйд теперь с продырявленной головой лежит, а продырявила его пуля окаянного угонщика. Запомните это! Так и знайте: отныне мы ни за что не можем быть спокойны — ни за свой скот, ни за свои дома, ни за свою жизнь, даже за наших жен и дочерей мы не можем быть спокойны! Мы должны изловить их, понятно вам! У меня есть два сына, и мы все трое умеем стрелять, и петлю на веревке тоже умеем завязывать, так, чтоб не развязалась, уж будьте покойны… Я с тобой, Джеф, — заорал он Фернли, взмахнув шляпой. — Сейчас я схожу за револьвером и веревкой и вернусь. Если никто другой не хочет, мы с тобой да мои парни вчетвером управимся. Обойдемся без чужой помощи!

Фернли небрежно поднял руку, будто отдал честь, но лицо его было напряженным и ничего не выражающим, щека продолжала подергиваться. Только он поднял руку, все загалдели. Ребята наперебой кричали, что и они с ним. Бартлет расшевелил нас, но освещенный солнцем Фернли, молчал сидевший на лошади, привел в самый настоящий раж. Правда, Кинкэйду уже ничем нельзя было помочь, но Фернли мы могли помочь камень с сердца снять. Он вдруг на наших глазах сделался героем, человеком, направлявшим нашу волю. И для этого ему было достаточно вот так сидеть на лошади.