Призраки Бреслау

На юго-востоке Бреслау, в предместье Олевизен, зажатом между речкой Оле и Олаусским шоссе, в маленьком дворике дома на Плессерштрассе, 24, царила обычная утренняя суета. Служанка пастора Гердса развешивала на галерее подушки и одеяла, консьержка фрау Бауэрт надраивала деревянные ступеньки, ведущие в слесарную мастерскую, помещавшуюся во флигеле. Из сортира вышел отставной почтальон Конрад Доше. К его ногам в страшной радости немедленно бросилась рыжая собачонка. Двор заливали солнечные лучи, скрипел насос, от выбиваемой перины летел пух…

Во двор вышел пожилой человек. Его лицо и руки покрывали глубокие морщины, глаза были налиты кровью. Задыхаясь, старик тяжко опустился на лавку и свистнул рыжей собаке. Та подбежала и начала ласкаться, косясь одним глазом на хозяина.

К старику подошел Доше и подал руку.

— Сердечно приветствую вас, герр Мок. — Физиономия Доше сияла. — Как спалось?

— Плохо, — коротко ответил Виллибальд. — Что-то не давало мне заснуть…

— Наверное, нечистая совесть, — засмеялся Доше. — То-то она вас грызет после вчерашней партии в шахматы…

— И что мне сделать, — Виллибальд протер глаза, стряхнул гной с ресниц, — чтобы вы мне поверили? Не трогал я этого слона, пока вы ходили в уборную!

— Ладно, ладно, — успокаивал друга Доше, не переставая улыбаться. — Как там ваш сын? Выспался? Встал уже?

— Вон он идет. — Лицо старика разгладилось.

По двору бодро шагал Эберхард Мок. Подойдя к отцу, Эберхард поцеловал его в щеку. Всегдашнего сильного перегара старик не учуял. Мок-младший подал руку Доше. Последовало неловкое молчание.

— А я в аптеку собрался, — заговорил Доше. — У собаки понос. Просто ужас. Вам ничего купить не надо?

— Вы так добры, герр Доше, — ответил Виллибальд. — Купите нам по пути буханку хлеба от Мальгута. Непременно от Мальгута.

— Знаю, знаю, герр Мок, — закивал Доше и сказал своей собаке: — Рот, ты остаешься здесь. Слушайся герра Мока. Можешь гадить во дворе, но только не под лавкой.

И Доше заковылял по направлению к Рибникерштрассе. Мок-старший принялся играть с Ротом, взял собачку за шкирку и стал легонько таскать туда-сюда. Пес рычал и извивался всем телом, легонько прихватывая зубами ладонь старика.

Эберхард сел рядом с отцом и закурил первую сигарету. Воспоминания о прошлой ночи заставили его усмехнуться. Мок так и не спросил девушку насчет клиентов в кожаных доспехах. Ничего страшного, ведь когда они встретились, его рабочий день уже закончился. А вот сегодня Мок возьмется за следствие по-настоящему. И спросит.

— Еще так рано, а вы, отец, уже на ногах. — Мок выдохнул дым прямо в небо.

— Старики встают с петухами. И не таскаются по ночам черт-те где, но спят в собственных постелях.

— Вчера я мало пил. В ближайшие несколько недель я буду заниматься очень трудным делом. Меня прикомандировали к комиссии убийств. Это вам не регистрация шлюх. Вы должны быть довольны.

— Пьянствуешь и по девкам шляешься. — Несвежее утреннее дыхание старика тучей окутало Мока. — Женился бы. У мужчины должен быть сын, который подаст ему кружку пива после работы.

Мок положил ладонь на жесткую руку отца и уперся головой в стену. Ему представилась идиллическая сцена: его будущий сын, Герберт Мок, подает ему кружку пива и с улыбкой поворачивается к стоящей у плиты матери. Та одобрительно кивает и, помешивая варево в кастрюле на конфорке, хвалит Герберта: «Хороший сын, подал пива папочке». Жена у Мока высокая и статная, ее большие груди выпячиваются под чистым передником, юбка касается светлых, чисто вымытых досок пола. Мок гладит по голове маленького Герберта, подходит к жене и обнимает ее. Рыжие волосы окаймляют нежное лицо, фартук превращается в халат сестры милосердия, из посудины для кипячения шприцов доносится вкусный запах. Мок приподнимает крышку и видит разваренные кости в густой жиже. «Лучший клей для обуви», — раздается голос отца. На поверхность всплывают два шарика. Это человеческие глаза.

Дотлевшая до конца сигарета обожгла Моку-младшему губу. Он выплюнул окурок и открыл глаза. Все та же стена, все тот же двор, фигура удаляющегося Виллибальда в арке. Мок встал, поднял — к удовольствию консьержки — окурок с земли и двинулся вслед за отцом. А тот так и не добрел до дома — задохнулся, устал и сел на скамью у бывшей мясной лавки своего брата Эдуарда. Рядом с ним примостился Рот, высунув розовый язык.

Мок быстрым шагом подошел к отцу, тронул за плечо и сказал:

— Давайте уедем отсюда. Здесь меня мучают кошмары. Как только мы получили эту квартиру в наследство от дяди Эдуарда, мне стало сниться бог знает что, с самой первой ночи в этой поганой мясной лавке… Потому-то я и пью, понимаете? Когда я пьян в стельку, мне ничего не снится…

— У каждого пьяницы свое оправдание…

— Я и не пытаюсь оправдываться. Сегодня я спал не дома, и у меня не было плохих снов. Вообще ничего не снилось. А когда сюда пришел, стоило вздремнуть на минутку — и кошмар тут как тут.

— Ромашка с теплым молоком. Помогает, — пробурчал в ответ отец.