Призраки истории

Федор Толстой действительно был на Алеутских островах. Он принимал участие в кругосветной экспедиции Крузенштерна, вел себя на корабле мерзейшим образом и за немалые провинности был высажен на берег. А уж «дуэлистом» слыл отчаянным, первым «дуэлистом», лучшим стрелком и лучшим фехтовальщиком.

Однако его бесстрашие проявлялось не только в поединках. В Великой Отечественной войне 1812 года он был простым ратником в ополчении, так как был разжалован в рядовые за дуэль с Нарышкиным (правда, документальных подтверждений той дуэли нет). От простого ратника он дослужился до полковника и Георгиевского кавалера 4-й степени!

На его счету было одиннадцать человек, убитых на дуэлях. Их имена он аккуратно заносил в свой «синодик». О хладнокровии Американца перед дулом пистолета ходили легенды. Например, такая, повторяемая в разных вариантах, но мы ее приводим в рассказе С. Л. Толстого. На одном из балов приятель Американца попросил его быть секундантом на дуэли завтра, в 11 часов. Утром он заехал за Толстым, а тот… спал!

«Разве ты забыл, что ты обещал мне быть моим секундантом?» — спросил приятель.

«Это не нужно, — зевнул Толстой. — Я его уже убил».

Оказалось, что накануне Американец вызвал обидчика своего приятеля на поединок, назначил стреляться в шесть часов утра, убил его, вернулся домой и… лег спать… И уснул…

И вот такому человеку Пушкин, едва приехав, едва войдя в дом дяди Василия Львовича, не сняв даже дорожного платья, тотчас отправил гонцов с вызовом на дуэль!

К счастью, Американца в те дни не оказалось в Москве. А там вступили вдело многочисленные друзья, помирили. И спустя три года Толстой уже как закадычный приятель Пушкина едет к Гончаровым — сватать Наталию Николаевну за Александра Сергеевича.

Бретёр Пушкин

Однако Американец — Американцем, а сам Пушкин тоже не был мирной овечкой, тем более — безответной мишенью для чьего-то пистолета. Его список дуэлей не менее внушителен. Правда, как будто Бог хранил нашего гения — смертного греха, убийства человека на его душе нет.

Только-только выйдя из лицея, юный Александр вызвал на дуэль не кого-нибудь, а родного дядю Павла Исааковича Ганнибала. За то, что тот на балу отбил у него некую девицу Лошакову, в которую Пушкин мимолетно влюбился. Дело закончилось примирением, причем Павел Исаакович там же, на пирушке, сочинил и прочитал экспромт:

Хоть ты, Саша, среди бала Вызвал Павла Ганнибала,

Но, ей-богу, Ганнибал Ссорой не подгадит бал.

После чего Пушкин со слезами на глазах бросился в объятия дяди.

Хотя раскаяние вовсе не помешало ему через три месяца потребовать к барьеру опять же не кого-нибудь, а почтенного Николая Ивановича Тургенева.

Но три месяца — срок довольно большой. Вполне возможно, что в этот промежуток были и другие ссоры и поединки. Как писала Карамзина Вяземскому, «Пушкин каждый день имеет дуэли; благодаря Богу, они не смертоносны, бойцы всегда остаются невредимы».

Широко известна потомкам его дуэль с однокашником и другом Кюхлей — Вильгельмом Кюхельбекером. Виной всему — острый язык и острое перо. Как-то Жуковский, объясняя, почему не пошел в гости, сказал: «Я еще накануне расстроил желудок; к тому же пришел Кюхельбекер, и я остался дома». Там еще фигурировал слуга Яков и — дверь. Пушкин, услышав, пришел в полный восторг и тотчас сочинил:

За ужином объелся я,Да Яков запер дверь оплошно —И было мне, мои друзья,И кюхельбекерно, и тошно!

Кюхля, понятно, взбеленился. Стрелялись. Слава Богу, остались живы.

А годы южной ссылки — дуэль на дуэли. И некий французский барон С., и француз Дегильи, и молдавский помещик Балтом, и полковник Орлов, и полковник Алексеев…

Причем Пушкин отличался феноменальным самообладанием. Понятно, и бравада тоже была, как же без нее. Но будем помнить: не в бирюльки играл, а со смертью…

Так, на знаменитой дуэли с генштабовским офицером Зубовым он стоял у барьера и ел черешни, сплевывая косточки. Зубов стрелял первым и промахнулся. «Вы довольны?» — спросил Пушкин и удалился.

Во время поединка с героем Отечественной войны командиром егерского полка Старовым вдруг поднялась метель. Ничего не видно. Стреляли по два раза. Решили отложить, хотя Пушкин бурно протестовал. Потом, после дуэли, заехав к приятелю и не застав того дома, Пушкин оставил знаменитую записку:

Я жив.Старов здоров.Дуэль не кончен.

Понятно, острый язык, жалящее перо, чрезвычайная восприимчивость, наконец, африканский темперамент… Но только ли в личности отдельного Толстого или отдельного Пушкина следует искать истоки и причины такой буйной, бретёрской жизни?