Призраки истории

В ней в 1948 году и завершился земной путь Баймагамбета — шестнадцатого потомка Каракесеков. Он умер, достигнув ста десяти лет: родившись на следующий год после смерти Пушкина, он пережил четырех российских императоров, всех вождей большевизма в России, три революции, две мировые войны и пяти лет не дожил до смерти Сталина. И по казахским понятиям кончина Баймагамбета была счастливой — ибо он прожил долгую жизнь, изведав все ее горести и радости; счастливой — ибо умер на руках у сына, окруженный внуками, на своей земле, в своем доме, хотя бы и перед смертью обретя убогий кров.

Да благословенна будет его память в потомках…

Через два года, в 1950 году, в этой же времянке родился я. Младший и единственный из шестерых братьев, который родился не на улице, не в чужом дворе у добрых людей, а в своем доме. Единственный среди братьев законный гражданин страны от рождения, с пропиской от рождения! Другое дело, кто окружал меня и о чем они говорили… Как-то Петропавловский музей попросил меня написать короткую автобиографию. Я сгоряча написал. И так же сгоряча показал приятелю. А он сказал, что я преувеличиваю и почти кокетничаю… Он имел в виду то, что я единственный из братьев родился как законный гражданин на своей земле. И далее: «Первые слова, которые запоминают добрые люди: «папа» и «мама». Возможно, я и придумываю, но у меня такое ощущение, что первыми услышанными мною словами были: «58-я статья» (Измена Родине, 14 пунктов, УК СССР). Вполне возможно, потому что все приезжие и приходящие в дом только о том и говорили». Вот это мой приятель и назвал кокетством. Но его понять можно. Дело не в том, что он младше меня на пять лет, а в том, что его родители — тридцатых годов рождения, и он в пеленках слышал совсем другие слова… Как грамотный, читающий человек, он многое знает, но, видно, не хочет думать, что все так было…

Абрам и Мария Брауде

Но история моя будет неполной, если я снова не вернусь в девятнадцатый год и не расскажу про двух людей, появившихся тогда в Петропавловске. Это — муж и жена Брауде. Абрам — выпускник Мюнхенского коммерческого училища и Московского финансового института. Мария — недоучившаяся студентка Сорбонны, то бишь Парижского университета. В общем, образованные московские обыватели среди революции, войны и разрухи — растерянные, ничего не понимающие, да еще с годовалым сыном на руках. А тут предлагают работу, паек, и к тому же возможность уехать из Москвы куда подальше. Так они, со штабом Пятой армии и с ребенком на руках, доехали до Иркутска… Для моего рассказа важно то, что они состояли при штабе армии, служили в продовольственной комиссии. А значит, вполне могли бывать в усадьбе моего деда, в двухэтажном доме с каменным низом и деревянным верхом, типичном для уездных городов. Да просто не могли не бывать там по делам службы! Наверно, видели деда, интересовались: фигура-то колоритная. И если так, то что они думали, глядя друг на друга: несостоявшийся коммерсант, недоучившаяся парижская студентка и восьмидесятилетний казахский феодал? Мы этого не узнаем никогда.

Абрам Борисович Брауде и Мария Александровна Брауде тоже дожили до преклонных лет и умерли в Москве, в тесной двухкомнатной квартире, окруженные внучками, на руках у единственного сына Анатолия, того самого, который в пеленках проделал вместе с Пятой армией путь до Байкала.

Их судьбы через десятилетия переплелись с судьбой казахского старца, потому что моя жена Маша — урожденная Брауде и наша дочь Дина — правнучка тех самых Брауде и того самого Баймагамбета. Можно представить, как мы с Машей удивились, когда установили, что деды наши встречались в Петропавловске в 1919 году…

Неисповедимы пути твои, Господи!..

История состоит из имен

В моем очерке очень много имен. Но тому есть свое объяснение.

Как-то позвонил мне приятель и спросил, правда ли, что Целинограду вернули старое название — Акмола. (Сейчас — Астана.) И верно ли, что в переводе это — Белые могилы? Какое-то странное название для города…

Я согласился: звучит странно. Но потом спохватился: это для него, русского человека, москвича, странно. И для меня — казаха советских времен. А вот для моего отца и деда — вполне естественно. Это сейчас мы все одинаковые — что в Москве, что в Кустанае, что в Жмеринке. А еще в начале века люди были разные, потому что разным было сознание.

Для русского, латыша или молдаванина любое упоминание о кладбище связано со страхом, чертовщиной, призраками. Как говорится, не дай Бог ночью мимо проходить. А вот казахский человек начала века, не говоря уже о временах более отдаленных, если ночь заставала его в пути, сворачивал к ближайшему кладбищу и устраивал постель среди могильников-мазаров. И во всем мире не было для него более безопасного места, потому что он находился здесь под защитой аруахов — духов предков.