Призраки истории

После мятежа 1920–1921 годов (см. главу «Лютые звери») наступило затишье. По-советски говоря, НЭП. Самое удивительное то, что мы продолжали жить в нашей усадьбе, никто нас не трогал. То ли времена были еще те, советская власть не до всех добралась, то ли охранная грамота Тухачевского действовала. О ней и речь.

В двадцать восьмом году началось то, что старые казахи до сих пор называют простым и вполне понятным для них словом «Конфискация». Причем непременно с большой буквы. Всех «бывших», многочисленных сородичей Баймагамбета в течение нескольких суток арестовали и сослали еще дальше в Сибирь. А нас только лишь выселили из усадьбы. Но ведь не арестовали! Не расстреляли! Оставили жить!

С тех пор в нашей семье от старших к младшим передаются две фамилии… Первая звучит как детская считалка, она чуть ли не с пеленок молоточками стучала в моих ушах: «Пик-ка-лак! Пик-ка-лак!» Это его подпись стояла под охранной грамотой.

В начале семидесятых годов я работал в областной североказахстанской газете «Ленинское знамя». И не помню уже, в связи с чем получил большое письмо из Львова, от одного из тамошних краеведов-историков, собиравших материалы о своих известных земляках-львовянах. В письме том — большая групповая фотография первых членов Петропавловского совдепа. В основном из командиров Пятой армии, оставленных здесь для налаживания советской власти и жизни. И среди них — человек по фамилии Пихоляк!

Типичная западноукраинская фамилия. Значит, спаситель наш был родом из Прикарпатья, из Львова… В казахской фонетике нет чистого звука «х». Вместо него — «к»-оглушенное. Потому и звучало: пик-ка-лак, пик-ка-лак…

Кстати, тот самый первый Петропавловский совдеп располагался тогда в доме моего деда. Не там ли и фотография была сделана? Где она сейчас? И почему я ее не сохранил? По молодости, по несерьезности отношения к семье и к истории рода. А в газете она была опубликована в семьдесят третьем или семьдесят четвертом году…

Вторая фамилия, которая повторялась в нашей семье как заклинание — Артамонова. Старуха Артамонова. Сколько помню себя — отец, мать, старшие братья вдалбливали мне одно и то же, одно и то же: «Помни старуху Артамонову, помни старуху Артамонову…» На самом же деле она была Сорокиной. Полиной Ивановной Сорокиной. Артамонова — уличное прозвище, так ее звали по мужу, Артамону Исаевичу — артамонова старуха…

Полина Ивановна была нянькой в доме Баймагамбета. И вот когда старца выселили… Да, жизнь оставили. Но места для жизни — нет. Уже немалая к тому времени семья с детьми, с девочками, моими старшими сестрами, околевала на улице. И нельзя никого винить, что не помогли. Они ведь были как прокаженные. Сейчас-то мы знаем, что в обстановке тогдашнего всеобщего страха, террора, опасно было не то что кусок хлеба протянуть несчастным, а даже молча посочувствовать. Девочки, не увиденные мною старшие сестры, так и умерли одна за другой в те самые годы.

И единственным человеком, который не испугался, кто принял всю семью старца в свой двор и дом, — была его служанка, «классовая антагонистка» Полина Ивановна Сорокина. Она тогда спасла нас.

Да пребудет светлой ее память. Да пребудут в добре и в здравии и поныне живущие в Омске и Петропавловске ее внуки и правнуки Раинчины и Сорокины…

Юдоль скорби

Потом был Смертный Голод (см. главу «Голодомор»). Двадцать лет в своем городе, как в пустыне, скиталась объявленная вне закона семья петропавловского патриарха, находя случайный приют то здесь, то там. Единственный его сын, будучи уже сорока с лишним лет, ушел на войну, сражался под Москвой, пропахал все фронтовые дороги, положенные рядовому-необученному, и вернулся в Петропавловск в санитарном поезде с отнявшимися ногами и полным набором орденов и медалей. Живой! А что еще надо для счастья? Все вынесла, всех подняла наша мама. На ее руках были дети, столетний тесть, выживший из ума от старости, муж-инвалид, не могущий встать на ноги… — и нигде в мире не было угла, где можно укрыться, преклонить голову…

Но тут судьба вновь улыбнулась роду Баймагамбета. Вскоре после войны, кажется, в 1947 году, вышло постановление о льготах инвалидам войны — о выделении им участков под застройку. Под это постановление подпадал и мой отец! А значит, вся семья получала права гражданства на своей земле, участок, на котором подросшие внуки патриарха быстро-быстро построили то, что называлось тогда времянкой — низкий домик в одно окошко с крышей из дерна.