Призванье варяга (von Benckendorff) (части 3 и 4)

- "Что ж с того? Жребий. Можно ль не выпить из чаши, коль сие Промысел Божий?! Можно ль не защищать Храм против римлянских полчищ, хоть нету надежды на крохотное спасение? Да что есть Несчастье, как не урок, коему нас учит Господь?

Моего брата трепала жизнь, но если б не все его шрамы, он не стал бы тем, кем он стал. Если б меня не обидели в детстве подонки, разве осмелилась бы я зачать дитя от брата моего?! И быть Счастливой?!

Это - Избрание. Коль Масть - Старшая, прочие бьют ее, чтоб самим занять место. Это ж - естественно!

Нет вины еврея в том, что он - Нашей Крови, нет вины русского в том, что он - русский, иль француза, что он - француз. Грех, - когда старшая масть объявит козырной - младшую!

Так не ждите от Пик, чтоб они уважили вашу Трефу. Свиньи Трефные Трефными и останутся. Не Дубью тягаться с Мечами!"

Будто искра прошла по всем нам. В следующий миг Элен, забыв себя, крикнула по-немецки, - "Хох! Хох!" и хлопнула в ладоши. Через мгновение почти все аплодировали и как-то само собой появился ритм и руки стали выбивать наш старый гимн.

Тем же вечером почти все наши выкресты покаялись в содеянном и просили вернуть их к Истине. Над теми, кому было нужно, произвели известный обряд, другие вымолили прощение богатыми жертвами.

Талейран же был изгнан из нашего круга и никогда уже в него не вернулся. Дашка же вернула ему - все его безделушки.

Она перестала знать себя шлюхой. А сие - дорого стоит.

Мы с нею, конечно, боялись за нашего малыша. Под этим соусом сестра поставила мне ультиматум: или я дальше ищу ветра в поле, или делаю все, чтоб у маленького был отец. Я сам вырос в доме, где Карлиса держали будто слугой, а отцом заставляли звать чуждого мне человека.

Я не могу жить с матерями всех моих девочек, но я вправе дать им хорошее воспитание и образование, сделать все, чтобы матери их ни в чем не нуждались и, самое главное - дочери мои смеют (какими бы незаконными они ни были) подойти ко мне средь самого шумного бала и я приму их и признаю. И знаете, - я чую, что они - Любят меня.

Все мои доченьки, стоит им кого-то найти, сразу ведут его ко мне на смотрины. На искренний разговор. Коль все сложится, то - венчание. А дальше - их жизнь. Мне же - попечение за внучатами.

Это немного. Ибо по-хорошему я должен самолично воспитывать всех моих доченек. Но это и немало. И Господь Любит меня, ибо пока не дал мне зятя мерзавца. Ни единого.

И с моею сестрой Господь простил нас. В урочный час доченька наша родилась - умненькая, шустренькая и вообще.

С рождением Эрики в дашкином облике, повадках и поведении беззаботная веселость и обаяние Бенкендорфов сменились чертами фон Шеллингов. Все поразились, насколько сестра стала похожа на Рижскую Ведьму. Госпожу Паучиху.

Как-то я осмелился пошутить о возрасте Дамы Мечей, а сестра вдруг необычайно серьезно посмотрела на меня и мурашки побежали у меня по спине, не заглядывай в бездонные глаза Пиковой Дамы...

Доротея же поцеловала меня, взъерошила мои редкие волосы так, как это делала матушка, и сказала:

- "Ты мужик, - тебе не понять. А я всегда знала, что стану уродиной. И я боялась, что если мой облик испортится слишком быстро - никто не захочет подарить мне ребеночка.

Теперь у меня - Эрика и я дозволяю Природе взять свое. И я счастлива, что становлюсь некрасивой, но - Матерью".

Потом была Война. Я ушел в Действующую, Дашка же осталась в Риге, лялькаясь с нашей девочкой. После скандала с нашим арестом фон Ливены стали "невыездными" и жили под боком у матушки.

Война начиналась ужасно. Курляндские католики в первый же день взбунтовались и Северный фронт рухнул. За каких-нибудь десять дней католические армии пронеслись по Остзее и затеяли беспримерную осаду моей родной Риги.

Надо сказать, что егеря превосходили противника в огневой мощи и потому наша армия не понесла большого ущерба. Главный удар пришелся по мирному населению.

В начале повести я рассказывал о резне в Озолях. Теперь эти Озоли горели по всей Курляндии. Многие лифляндские семьи породнились за годы Инкорпорации с курляндскими. Многие латыши-протестанты переехали за своими господами на тучные курляндские пашни. Многие из латышей-католиков перешли в лютеранство. Все они были теперь замучены, растерзаны и вырезаны польской нечистью.

Наши полки, выходя из курляндского окружения, занимали уже спаленные, разоренные лютеранские хутора и...

Латыши тяжелы на подъем. Но вниз по Даугаве шли баржи с горами трупов, а на них чернели надписи кровью, - "Велс - Дьявол! Латыши - Черти! Крестовый поход, Иисус и Мария!"

Мы, как могли, ловили сии баржи и пытались подтянуть их к нашему берегу. А с той стороны по нам прицельно били вражеские фузилеры. В те дни в Риге не хватало рук, чтоб схоронить всех с этих проклятых барж.