Призвание

…Поезд должен был тронуться через несколько минут. Наконец он решился и протянул своей даме в окно вагона бережно завернутую рукопись, заранее смущаясь ее благодарностью за столь щедрый дар.

Она развернула сверток. И вдруг миловидное лицо женщины исказила гримаса досады. Голос ее задрожал:

— Простите, доктор, но вы осёл!

Ударил колокол. Поезд тронулся. Опешивший Миротворцев даже не сумел поймать брошенный назад сверток. Листы рукописи разлетелись по платформе…

— А ведь тогда я так и не понял, чем вызвал гнев обворожительной дамы, — закончил свой рассказ Сергей Романович. — А когда понял, было уже поздно…

— Да-а-а… — многозначительно протянул Николай Нилович. — А может быть, она была и права?!

Все рассмеялись.

…Дошла очередь и до Виктора Николаевича Шевкуненко. Не вынимая трубки изо рта, он стал тихо рассказывать о былом.

— Работал я поначалу в больнице одного заштатного городишка, сплошь забитого купеческими лабазами, лавчонками и церквами.

Больница на окраине — заброшена, того и гляди развалится. Ломаю голову, где достать деньги на ремонт. О новом здании и речи быть не может. Купцы, сколько к ним ни обращался, твердили: «Пусть о твоей больнице заботится городской голова. Больница для горожан — его и забота». Потеряв всякую надежду поправить больницу, я уже начал думать о том, чтобы перейти на работу в другой город. Все изменил один случай.

В субботу утром присылает за мной коляску один купец, важная персона в городе, и просит приехать к нему домой. Поднимаюсь по крутой деревянной лестнице на второй этаж, в жилые комнаты (весь первый этаж занимала лавка). Открываю тяжелую дубовую дверь и оказываюсь в просторной горнице. Навстречу мне поднимается бородатый, с взъерошенными волосами купец и сразу же, без обиняков спрашивает: могу ли я, как доктор, определить — его сын или нет?! «Я недавно овдовел, — продолжал купец, — и женился вот на ней, молодой чертовке, околдовала она меня». Я оглянулся и увидел, сидит у двери женщина с младенцем на руках, вся в слезах.

— Люди говорят, не мой сын, а пригульный, — кричит купец. — Ты доктор образованный, помоги разобраться, кто прав, кто виноват! Уважишь — озолочу, построю новую больницу вместо этой развалины!

Я выждал, пока купец успокоится, и говорю: «Медицинская наука может ответить на такой вопрос, и я готов приступить к делу. Для этого мне понадобится одна из комнат». «Согласен, — заявляет купец, — не будем откладывать». И время назначает — на завтра, после обедни.

Пока купец был в церкви, мы обили стены горницы простынями, потолок тоже. В комнату принесли лабораторное оборудование, больничную мебель, посуду, реактивы. Все приготовил, как для большой операции…

Посередине комнаты установил белый стол и на нем — два микроскопа.

Когда пришел купец, он прямо опешил, не зная что делать. Его быстро раздели, облачили в белый халат, на голову надели шапочку. Я и мои лаборанты в белых халатах молча ожидали, надев маски, как будто нам предстояла серьезная операция…

Купец покорно сел на круглый, вертящийся стул. Рядом в кроватке резвился розовощекий довольный карапуз, которому, видимо, нравилась необычная обстановка.

Наконец я вымыл руки, подошел к купцу, протер спиртом его палец и быстрым уколом иглы получил каплю крови. Сделал мазок и тут же его окрасил метиленовой синькой. Ту же операцию пришлось проделать и с малышом, который, как и следовало ожидать, устроил рев. Подсушив предметные стекла, положили их под микроскопы. Говорю купцу: «Видишь, делаем все у тебя на глазах. Твоя кровь вот под этим микроскопом, а ребенка — под другим». — «Вижу всё», — отвечает хрипло купец. Волнуется сильно.

Поставил большое увеличение и прошу купца взглянуть, что он видит в микроскопе. «Красные шарики, много их», — говорит купец. «Смотри еще раз, — приказываю я, — и все запоминай!»

«А теперь, — продолжаю, — пожалуйста, посмотри кровь ребенка, под другим микроскопом!» Купец посмотрел и напрягся, побагровел весь. Вдруг он вскочил и закричал: «Вижу те же красные шары, что и у меня. Моя кровь!!»

Он отскочил от стола, стал целовать малыша, жену и всех нас подряд. Надо сказать, что купец сдержал слово и помог отстроить новую больницу, а купчиха еще уговорила его отвалить порядочный куш на оборудование больницы.

Все рассмеялись находчивости молодого доктора, «смелая операция» которого принесла людям столько добра…

Почему сейчас, по прошествии многих лет, я с таким удовольствием вспоминаю эти вечера за чашкой чая, нехитрые рассказы своих знаменитых коллег? Так уж, видимо, устроена человеческая память: вместе со значительными событиями хранит она и ничего, казалось бы, не значащие. Вечера в кабинете Николая Ниловича связывали нас — и молодых, и умудренных жизнью — незримыми нитями человеческих отношений, сообщали им особую теплоту. И когда после таких бесед мы вместе с Н. Н. Бурденко шли в палаты проведать послеоперационных больных, я смотрел на своего учителя другими глазами, лучше и глубже понимал его характер; а это очень важно для тех, кто связан одними узами, одной целью: бороться за жизнь людей.